Оставалось лишь топать ногами и колотить кулаками в стены, чего Рамман делать не стал в силу воспитания. Но очень хотелось. Хитрые комитетчики его обставили, как уличные мошенники деревенского мальчишку. И пока граф Янамарский общался с пауками в кладовке, ушлые бунтовщики придумали безошибочный ход. И вопрос совсем не в том, поверит или не поверит Аластар в предательство. Эск поступит так, как сочтет выгодным и правильным. Вариантов превеликое множество. Задавшись целью просчитать, какой выбор сделает князь Файриста, Рамман рисковал впустую потратить отпущенные ему на раздумье сутки. Зная же характер и наклонности человека, от чьих чресл он рожден, граф Янамари полагал, что тот не станет в открытую губить первенца Джоны. Чадолюбивая шуриа ему этого никогда не простит. А вот замешкаться, задержаться и предоставить Хереварду Оро совершить жертвоприношение – совсем другой разговор. Потом уже можно и кроваво мстить убийце единственного верного соратника, и проклинать вероломство эсмондов.
Рамман Никэйн как невинная жертва – просто идеальный выход для Аластара. Вот только сам граф не желал быть беззащитной животиной для заклания.
«Если помирать, то так, чтобы все успели пожалеть, что связались с опасным зверем», – говаривал Бранд. Десятилетнему мальчику невдомек было, к чему отец ведет, но запомнилось крепко, навсегда.
«Сейчас бы еще посоветоваться с ним. Вместе уж точно придумали бы, как извернуться, – подумалось Рамману. – Или вот хотя бы Дух Янамари надоумил». И в кои-то веки пришло сожаление о том, что не шуриа он.
Впрочем, граф сильно сомневался, что его мать так уж часто бросается за помощью и советом к духам природным и призракам мертвых. Все же живому человеку, как говорится, и карты в руки.
В двери узилища, прежде чем отодвинуть засов, осторожно постучали. Раньше такого не было, раньше гражданка Бино входила без предупреждения. На этот раз она принесла чистую рубашку и поднос с кадфой.
– Не побрезгуйте, милорд… тьфу ты, гражданин Никэйн. Сказано вам передать и спросить, может, чего еще надобно.
«Мыло и веревку», – мрачно пошутил сам с собой тот.
– Спасибо, гражданка, – и, подумав мгновение, добавил: – А как вас зовут?
– Майрра, вдова Бино, ваша… гражданин. Синичанские мы были.
– О! Синицы! Я помню, была такая деревушка. Ее сожгли.
Не везло им с хранителями колодца катастрофически, один по глупости и злобе осквернить умудрился, второй оказался горьким пьяницей, третий – мошенником. Все приметы указывали на печальную судьбу поселения. Так оно и вышло.
– Точно так, ваша милость, – женщина вздохнула, позабыв про «гражданина». – Дотла спалили. Сперва синтафцы, когда наступали, а потом, только-только как отстроились мы, так амалерский полк через нас прошел… – Майрра безнадежно взмахнула свежей графской рубашкой, тоскливо, по-бабьи, охнула, а потом нахмурилась: – Так что судите сами, ваша милость, нам что тивы, что не тивы – все едино. Как последнее отбирать, девок портить да халупы жечь, так все они одинаковые.