Но под второю ношей я свалился.
94 В меня, как семя, искру заронил
Божественный огонь, меня жививший,
Который тысячи воспламенил;
97 Я говорю об Энеиде, бывшей
И матерью, и мамкою моей,
И все, что труд мой весит, мне внушившей.
100 За то, чтоб жить, когда среди людей
Был жив Вергилий, я бы рад в изгнанье
Про весть хоть солнце свыше должных дней".
103 Вергилий на меня взглянул в молчанье,
И вид его сказал: «Будь молчалив!»
Но ведь не все возможно при желанье.
106 Улыбку и слезу родит порыв
Душевной страсти, трудно одолимый
Усильем воли, если кто правдив.
109 Я не сдержал улыбки еле зримой;
Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть,
Где ярче виден помысел таимый.
112 "Да завершишь добром свой тяжкий путь! -
Сказал он мне. – Но что в себе хоронит
Твой смех, успевший только что мелькнуть?"
115 И вот меня две силы розно клонят:
Здесь я к молчанью, там я понужден
К ответу; я вздыхаю, и я понят
118 Учителем. "Я вижу – ты смущен.
Ответь ему, а то его тревожит
Неведенье", – так мне промолвил он.
121 И я: "Моей улыбке ты, быть может,
Дивишься, древний дух. Так будь готов,
Что удивленье речь моя умножит.
124 Тот, кто ведет мой взор чредой кругов,
И есть Вергилий, мощи той основа,
С какой ты пел про смертных и богов.
127 К моей улыбке не было иного,
Поверь мне, повода, чем миг назад
О нем тобою сказанное слово".
130 Уже упав к его ногам, он рад
Их был обнять; но вождь мой, отстраняя:
«Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат».
133 "Смотри, как знойно, – молвил тот, вставая, -
Моя любовь меня к тебе влекла,
Когда, ничтожность нашу забывая,
136 Я тени принимаю за тела".