Когда мы трезво поглядим извне.
37 Вершина правосудия согласна,
Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг
Долг, ими здесь платимый повсечасно.
40 А там, где стих мой у меня возник,
Молитва не служила искупленьем,
И звук ее небес бы не достиг.
43 Но не смущайся тягостным сомненьем:
Спроси у той, которая прольет
Свет между истиной и разуменьем.
46 Ты понял ли, не знаю: речь идет
О Беатриче. Там, на выси горной,
Она с улыбкой, радостная, ждет".
49 И я: "Идем же поступью проворной;
Уже и сам я меньше утомлен,
А видишь – склон оделся тенью черной".
52 "Сегодня мы пройдем, – ответил он, -
Как можно больше; много – не придется,
И этим ты напрасно обольщен.
55 Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
58 Но видишь – там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит".
61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно
Ты ждал, ломбардский дух, и лишь едва
Водил очами, медленно и властно!
64 Он про себя таил свои слова,
Нас, на него идущих озирая
С осанкой отдыхающего льва.
67 Вождь подошел к нему узнать, какая
Удобнее дорога к вышине;
Но он, на эту речь не отвечая -
70 Спросил о нашей жизни и стране.
Чуть «Мантуя...» успел сказать Вергилий,
Как дух, в своей замкнутый глубине,
73 Встал, и уста его проговорили:
"О мантуанец, я же твой земляк,
Сорделло!" И они объятья слили.
76 Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила,
Не госпожа народов, а кабак!
79 Здесь доблестной душе довольно было
Лишь звук услышать милой стороны,
Чтобы она сородича почтила;
82 А у тебя не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены.
85 Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
88 К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустует?
Безуздой, меньше было бы стыда.
91 О вы, кому молиться долженствует,
Так чтобы Кесарь не слезал с седла,
Как вам господне слово указует, -
94 Вы видите, как эта лошадь зла,
Уже не укрощаемая шпорой
С тех пор, как вы взялись за удила?
97 И ты, Альберт немецкий, ты, который
Был должен утвердиться в стременах,
А дал ей одичать, – да грянут скорой
100 И правой карой звезды в небесах
На кровь твою, как ни на чью доселе,
Чтоб твой преемник ведал вечный страх!
103 Затем что ты и твой отец терпели,
Чтобы пустынней стал имперский сад,
А сами, сидя дома, богатели.
106 Приди, беспечный, кинуть только взгляд:
Мональди, Филиппески, Каппеллетти,
Монтекки, – те в слезах, а те дрожат!
109 Приди, взгляни на знать свою, на эти
Насилия, которые мы зрим,
На Сантафьор во мраке лихолетий!