Машина у нас была не одна. Мама водила большой, семейного типа «крайслер» 1974 года. Отцу принадлежало несколько пикапов, «шевроле» и «фордов». Тот, на котором уехал в ту ночь Крис, прослужил нам уже четыре года, наездив сотню тысяч миль. Он был ободранным, помятым, покрытым пятнами ржавчины, краска на нем отслаивалась, надпись «ВОДОПРОВОДНАЯ КОМПАНИЯ ГЕЙСТА» стала почти неразличимой, хоть мне и нравилось водить пальцем по тому месту, где стояла моя фамилия.
В окно я видел, как фары пикапа осветили фасад гаража, на секунду выхватив из темноты покореженное, без сетки, баскетбольное кольцо, которое мы с Крисом, когда погода стояла более-менее приличная, обстреливали мячами. Машина развернулась на снегу, мелькнула рука Криса – та, которую он объявил вывихнутой, – свисавшая с зажатой между пальцами сигаретой из окна водителя.
Мне тогда снились очень живые сны, и я записывал их в дневник, перед тем как встать поутру и отправиться чистить зубы. Однако о той ночи записать оказалось нечего. Я проснулся еще до рассвета, весь в поту, потому что услышал, как кто-то вскрикнул внизу, на кухне.
Я слез с кровати и пошел на звуки двух мужских голосов – отцовского и чьего-то еще, мрачного, незнакомого. И, заглянув в кухню, увидел долговязого мужчину в зеленой одежде и натянутой на уши шерстяной шапочке, большие пальцы его были засунуты за поясной ремень в неумелой попытке изобразить безразличие. Он посмотрел в мою сторону. Отец оглянулся, и я принял это за приглашение войти, шагнул вперед и остановился, услышав приказ вернуться в постель. Но уже успел увидеть понуро сидевшую за кухонным столом мать – халат ее был распахнут, словно в предвидении сеанса вивисекции, ночная рубашка обвисла, почти целиком открыв левую грудь. Меня она, похоже, не заметила.
– Уйди! – рявкнул отец.
Поднявшись наверх, я приник к вентиляционному отверстию, но расслышать ничего не смог. Около шести утра небо стало светлеть и я снова спустился на кухню, однако того человека и моих родителей сменила там ближайшая подруга матери, Рита. Она усадила меня за стол, поставила передо мной яичницу с беконом. Три кофейные чашки так и стояли у мойки. Заметив, что Рита едва сдерживает слезы, я решил не трогать ее и вопросов задавать не стал. Как только я поел, она убрала тарелку в раковину и велела мне идти в гостиную, смотреть телевизор. Интересного он ничего не показывал – субботние утренние мультфильмы мне никогда не нравились, – и я переключился на нескончаемую «Сумеречную зону» и все еще смотрел ее девять часов спустя, когда родители вернулись с официального опознания тела моего брата.