В то время шел первый год ее трехлетнего пребывания на посту заведующего отделением, а это означало, что, прежде чем мне позволят увидеть ее, я должен буду пробиться сквозь заслон, изображаемый ее идиотом-секретарем Дугом.
– Минутку, пожалуйста, – самодовольно ухмыльнувшись, сказал он.
Стоило Дугу удалиться, как я прикарманил все его карандаши и ручки.
– Джозеф. Какой приятный сюрприз.
В кабинете произвели перестановку, позволявшую дать инвалидному креслу Линды свободу передвижения: часть мебели вынесли, оставшуюся раздвинули, увеличив на несколько дюймов проходы. Присущая Линде властность позволяла ей, даже сидя, взирать на меня сверху вниз. Я отметил, не в первый уж раз, что обувь Линды – буквальным образом бесполезная – безупречна, между тем как моя выглядит так, точно ее только что извлекли из помойки.
– А я как раз собиралась отправить вам по электронной почте послание, – сказала она. – Не хотите послушать?
– Хочу.
– Замечательно. Но сначала, с вашего разрешения, налью себе кофе. – Линда передвинула на кресле рычажок, и оно развернуло ее спиной ко мне. У окна располагалась полированная стойка, а на ней кофеварка и несколько чашек. – Садитесь.
Я сел и со стуком, постаравшись, чтобы получилось погромче, опустил мою сумку на пол.
– Вы, похоже, расстроены. Что-нибудь случилось?
– Случилось вот что, Линда. Кто-то опустошил мою библиотечную кабинку.
– Правда? – отозвалась она.
– Правда.
– Хм.
– Вам не приходило в голову, что хорошо было бы предупредить меня?
– Почему вы решили, что я имею к этому какое-то отношение?
– А вы не имеете?
– Вопрос состоит не в этом, – сказала она, подъезжая к своему столу. – Вопрос, имею ли я какое-нибудь отношение к тому, что ваша кабинка опустела, коренным образом отличается от вопроса о том, есть ли у вас основания предполагать, что я таковое имею.
– Ради всего святого, Линда, вы либо приложили к этому руку, либо не…
Она подняла перед собой ладонь:
– Успокойтесь.
– Что вы сделали? Вычеркнули меня из списка сотрудников отделения?
– Джозеф…
– Не проще ли было пристрелить меня или…
– Джозеф, – повторила она, склонившись над столом, – немедленно прекратите.
И хотя она обращалась ко мне, точно к какому-нибудь пуделю, я инстинктивно умолк.
– Благодарю вас. Я собираюсь зачитать вам мое письмо и хочу, чтобы вы меня внимательно выслушали. Справитесь?
– Я слушаю.
– Хорошо.
Она повернулась к своему компьютеру, щелкнула мышкой, откашлялась.
– Дорогой Джозеф. Вынуждена известить вас о том, что начиная с пятого июня ваша активная учеба в аспирантуре приостанавливается. Сообщение об этом будет направлено в университетский отдел аспирантуры и в учебный отдел. Я сожалею о том, что ваша ситуация разрешилась подобным образом, и надеюсь, что вы поймете, почему наше отделение сочло необходимым принять такие меры. Мы оба знаем, что ваша работа зашла в тупик. Несмотря на то что вам предоставлялись многочисленные отсрочки, – на том условии, что вы представите написанный вами текст, – вы так и не показали ни мне, ни кому-либо еще ни одной удовлетворяющей нашим требованиям главы вашей диссертации. Что совершенно неприемлемо. В прошлом году вы дважды пропускали сроки подачи прошения об очередной отсрочке. Кроме того, вы пропустили срок подачи заявления о том, чтобы вам разрешили не платить за учебу. Это само по себе является основанием для вашего отчисления. Однако мы, отделение и я, решили дать вам еще один шанс, в связи с чем я неоднократно направляла вам по электронной почте письма…