Савицкий поклонился учителю, закрыл книгу, поудобнее расположился в кресле и принялся анализировать текст.
Перед нами явно рецепт какого-то медицинского снадобья. Или же, поскольку он написан на водочном штофе, рецепт приготовления алкогольного напитка. В обоих случаях должны быть указаны дозировки ингредиентов. Следовательно, слово «зол.» — это не золото, а какая-то мера веса.
Савицкий быстро забил в поисковик «русские меры веса». Да, точно. Это золотник — 4,27 грамма. Ага, кое-что получается! Поехали дальше. Слово «чарка», по всей видимости, тоже должно значить не просто большую рюмку, а что-то конкретное. Ага: «Русская единица измерения объема жидкости. Иначе называлась соткой и представляла собой сотую часть ведра или 0,123 литра». Значит, восемь чарок — это без малого литр. А сколько влезало в штоф?
Петр Алексеевич окинул оценивающим взглядом бутыль на фотографии. Оригинала он, увы, никогда не видел: по словам бабушки, реликвию украли задолго до того, как он родился. Сколько же туда могло войти?
Так... Википедия. «Штофы»... Штофы бывали либо на десять чарок, либо на восемь. Ну, и каков же был собакинский? Вопрос, как говорил Холмс, на одну трубку. Даже на одну затяжку. Ясно, что самый большой: не мог же Петр подарить первому русскому винопийце какой-то шкалик?! Да и на фотографии штоф выглядит солидно, литра полтора с виду войдет. Значит, бутыль на две трети заливается каким-то «отрезвитом», а сверху еще что-то доливается или досыпается. Патина змеиная, блин...
Деревня Зайцево в Псковской губернии — это найти можно, а вот береза за сто лет наверняка не только выросла, но и погибла. Ну ничего, поскребем соседнюю.
Дальше. Какая-то «полоумь-трава», да еще и «Вакхова»... Н-да...
Что еще остается? Первая строчка: «Р. Д.». Черт его знает... Дальше — «аппарат д. и.». Тоже не пойми что.
И еще эта проклятая патина!
Но все-таки это дело просто так бросать нельзя. А вдруг прадедушка и впрямь что-то такое открыл? Некоторые слова совершенно непонятны, к тому же никак не разобрать конец рецепта. Да и о том, для чего это все, ни слова не сказано. Но сразу сдаваться, тем не менее, не стоит.
Петр Алексеевич закрыл глаза, откинулся в кресле, и воображение тут же принялось услужливо рисовать ему радужные картинки. Вот он восстанавливает открытый предком состав — допустим, эликсир молодости. Вот несется сломя голову в патентное бюро. Вот дает интервью «Комсомольской правде». Вот делает доклад в Академии наук. Вот ему вручают нобелевку по химии, а он, скромно потупившись, говорит на чистом английском: это, мол, не я, это все прадедушка,