— А вот хрен вам по всей морде! Я как раз была в элегантном таком брючном костюме, Лайму Вайкуле представляла, они и не поняли ничего. Схватили и волокут, а я вся на измене такая, ору, уже всякую элегантность растеряла — лишь бы спастись от этих инквизиторов от медицины. Спасибо вот Пашка, друг настоящий, на тот момент в Питере проездом случился, выкрал меня, практически из-под иглы вытащил. Тут и сказке конец. Вернулась я домой грустная, но решительная, и мы развелись.
— А дальше? Дальше?!— воскликнула Вера.
— А дальше я уже решила не сочетаться законным браком. Я же влюбчивая. Вот, например, ты, Верочка, мне уже очень симпатичная стала.
— Давайте вздрогнем, тяпнем и будем здоровы! — быстро наполнила рюмки Мурка.
Вздрогнув и тяпнув, хозяйка вновь удалилась в свою гримуборную.
— Концерт окончен? Можно поговорить о делах? — спросил у Живого Савицкий.
— Не думаю, — покачал головой Паша.
В следующем образе Жозефина Павловна стала как будто выше ростом — вероятно, благодаря босоножкам на высокой платформе. На ней был то ли длинный свитер, то ли короткое платье, перетянутое по талии черным поясом. Ноги, оказавшиеся довольно-таки стройными, обтягивали блестящие черные брюки. Длинные пальцы чуть выступали за кромку обуви, но это смотрелось трогательно, беззащитно и вместе с тем — продуманно.
— Рената Литвинова, что ли? — опознал Савицкий.
Жозефина поглядела на него огромными сумасшедшими глазами и несколько раз едва заметно кивнула.
— Ну, вот, — присаживаясь на краешек стула, произнесла она. — Просто если чувствуешь так, как чувствую я, то слова не нужны. Вы, наверное, подумали тут себе: клоунесса, чудик. И да, и нет. А я живая, понимаете? Люди сейчас такие, что не поймешь — из пластика они или из мяса, а у меня еще и душа. Я могу повеселить людей, нет, мне не сложно, но хочется другого. Вы меня понимаете, Петр?
— Стараюсь, — пробормотал Савицкий. — Но вы так стремительно меняетесь...
— Это потому, что у меня совсем нет духовного общения. Люди приходят и уходят, и мы не успеваем узнать друг друга, не успеваем понять, как сразу надо прощаться. От этого я замыкаюсь в себе, в своей скорлупе. И от скуки раскрашиваю эту скорлупу в разные цвета. Вера, вы меня понимаете?
— Да, конечно, есть такая русская традиция — красить яйца, — блеснула знаниями княжна. — Мы дома тоже красим. Но ведь православная Пасха уже прошла.
— Верно, — вздохнула Жозефина.
Из какого-то едва заметного кармана она достала тонкую сигарету и замерла, ожидая, что к ней потянутся с зажигалками. Но никто не потянулся: Савицкий и Вера не курили, а Паша Живой забыл, где лежат реквизированные у Савицкого спички. Эта драматическая пауза могла продолжаться бесконечно, но тут раздался громкий стук в дверь. Стучали, по-видимому, ногой.