— Бога ради… — начал было Джонатан.
Но Мэри уже встала со стула и быстро увела его в маленькую гостиную в передней части дома и сказала тихим голосом, который пронзил его будто нож:
— Довольно! Довольно же! Разве и мальчик должен страдать? Разве мало того, что он совсем один, предмет насмешек, страха, презрения?
Джонатан покачал головой.
— Я не понимаю. Объясни, что произошло?
— Хорошо. Твой сын, Джонатан, твой шестнадцатилетний сын, который и мухи не обидит, который хочет, чтобы люди его любили, играл на солнышке, искал цветы, как у него в привычке, и тут подошли какие-то мужчины и обещали повести его на ярмарку…
— Ты была с ним? Ты их видела?
Он никогда не замечал в ней такой безмерной усталости.
— Разве я могу оставаться с ним весь день напролет? Ему шестнадцать лет. Я больше не могу водить его за руку, укладывать в колыбель, петь ему, чтобы он уснул. Я пошла купить яйца на обед, обернулась так быстро, как только сумела, но его уже не было. Я искала повсюду. Он пришел, спотыкаясь, чуть больше часа назад и… и…
— Что они с ним сделали? — Он схватил ее за плечи, наверное, причинив ей боль, но она словно не заметила.
— Они обжигали его, Джонатан. Его руки, его ладони. Он говорит, что они держали его руки над жаровней, пока он не закричал. Он думал, что они ведут его на ярмарку, а они вот что с ним сделали…
— Боже мой! — От потрясения он почти задохнулся.
— Нет, все заживет. Кожа пошла пузырями, и только. Я наложила мазь и забинтовала.
Джонатан перевел дух.
— Почему? Почему они так с ним обошлись?
Она посмотрела ему в глаза.
— Сначала я думала, что из простой жестокости, ну, как мальчишки забрасывают камнями хромую кошку. Но они поручили ему доставить предупреждение, Джонатан. Они заставляли повторять их слова, пока держали его руки над огнем. Велели ему сказать отцу, чтобы он перестал задавать так много вопросов. Ты понимаешь? Перестал задавать так много вопросов…
Он выпустил ее плечи и слепо прошел в заднюю комнату, где его сын, выше его ростом, утирал слезы с глаз костяшками пальцев и постанывал от боли и тоскливого недоумения, что такое может случиться.
Джонатан подошел к нему, чтобы погладить по волосам, по щеке, утешить его, насколько сумел бы, но Томас отшатнулся от него. Его глаза обвиняли, он не мог поверить, что его отца не было там, чтобы спасти его.
Как Джонатана не было и там, чтобы помочь Элли.
— Перестань… задавать вопросы, — шептал Томас. — Перестань задавать вопросы.
Джонатан ушел. Теперь, когда оправдались его худшие страхи, его рассудок оцепенел от ужаса. Он нанял лодку, чтобы вернуться в Уайтхолл, и тайно договорился с доверенными людьми, заплатив им сверх всякой меры, лишь бы они наблюдали за Мэри и Томасом и их домом. Затем вернулся на Брюер-стрит.