Гедройцу мерещилось, что он лежит в кровати и смотрит в окно и видит, что в комнату слетаются бабочки на свет ночной лампы. Нелепые, с тяжелым брюшком и крохотными крылышками, они начинают неторопливый танец вокруг светильника. В их величественном кружении есть и гармония, и ритм, и соразмерность. Лёгкое шуршание их крыл успокаивает, медленное наплывание их теней притупляет чувства.
Бабочек становится всё больше, их трепыхания, их мерный стук о лампу — всё сильнее и громче. Да и сами они увеличиваются в размерах — настолько, что можно разглядеть их лица. И Боже, насколько они ужасны! Должно быть, в них выразилось всё безобразие природы, всё её черное дыхание. И теперь кажется ему, что не бабочки это, но бесы прилетели к нему. Он слышит истерические их визги и чудовищный потусторонний хохот, пытается потушить свет и не может.
Мириады демонов набиваются в комнату. Но это уже не комната! Под ногами промерзлая почва, вокруг — черные силуэты деревьев. Так, значит, он в лесу?
Но ведь он по-прежнему видит свет лампы! И слышит голос: «Это лунный свет. Посмотри, какой он мутный», — мягко отвечает ему кто-то, и этот голос не могут заглушить истошные вопли бесов. «Улетим отсюда? У меня есть дом поспокойнее», — кто-то ласково подхватывает его под руки, и они тихо улетают из этого леса, оставляя внизу лес, бабочек, их полуночный шабаш. Поднявшись высоко, его бросают, и он падает обратно. Но на месте дома черное болото. Перед самым столкновением со смердящей водой Гедройц очнулся.
Его руки и ноги были связаны, голова обмотана материей. Затылок разламывался от давящей пульсирующей боли, в глазах плавали разноцветные окружности. Тело затекло, и кожу щипало. В животе всё было пережато — и жарко. Забитый в рот кляп царапал горло, и очень хотелось пить.
Комната, в которой находился Гедройц, была скудно освещена тусклым уличным фонарём, он почти не видел того, что было в двух шагах от него. Он попытался вспомнить, что же с ним на этот раз случилось. Воспоминания обрывались на тех злосчастных ударах в живот и по голове. Они говорили только об одном: его до потери сознания избил водитель машины и привез сюда, где, связанный и израненный, Гедройц стал жертвой заурядного преступления.
Почему же заурядного? Ведь если бы шофер, бандит этот, просто хотел его ограбить, то, забрав деньги и документы, оставил бы валяться там же, на дороге, или чуть в стороне. А если бы хотел увезти его подальше от людских глаз, то не оставил бы в живых, не стал бы возиться с ним — связывать руки и ноги, прятать в какой-то темной комнате. Так что, видимо, дело здесь не в ограблении. Какую-то другую, неведомую цель преследовал его похититель.