— Ладно, Дитрих. Действительно, не надо ссориться из-за пустяков. Пусть будет как будет…
За стеной воцарилось молчание. Послышался лязг посуды — видимо, те двое решили перекусить. Что это за Дитрих? Иностранец. Но понимает по-русски. Это же немецкое имя? Невнятные мысли вертелись в сознании, но не получалось сосредоточиться. И от волнения ещё сильнее, сообразно ударам сердца, стал пульсировать ушибленный затылок.
Вскоре послышались неторопливые шаркающие шаги, лязгнул железный засов, заскрипела открывающаяся дверь и щёлкнул выключатель. Гедройц лежал на полу спиной к двери и не мог видеть, кто вошёл в помещение. Андрей задёргался, застонал, выказывая таким образом своё возмущение вошедшему.
— Дитрих, поди-ка сюда, очнулся уже наш герой, понимаешь ли. И здоровы же вы спать, Андрей.
Послышались другие шаги, более лёгкие и как будто молодые.
— Вот, Дитрих, смотри, каков он, твой Гедройц. Совсем, понимаешь ли, безобидный. Лежит себе, корчится, постанывает. А ты его так боялся, — произнёс первый голос, и его интонации по-прежнему мучительно напоминали Гедройцу кого-то.
— Да, хорошая работа, друг, — послышался ответ подошедшего человека.
В этот момент Гедройц стал раскачиваться, но, когда наконец хватило сил перевернуться на другой бок, сильная боль тут же пронзила его перетянутое тело и потемнело в глазах. А когда черная пелена растворилась, перед Гедройцем предстал улыбающийся лик директора музея. Андрей вздрогнул от неожиданности, и снова волна боли прошла по всему телу, и снова потемнело в глазах.
— Да вы, дорогой мой, совсем перепугались — будто призрак увидели. Ну какой я призрак? Совсем, понимаешь ли, наоборот, очень даже во плоти. Удивительно, как это вы так хорошо сохранились до сих пор? Действительно, загадка так загадка! Как говорится, в огне не горите, в воде не тонете, — весело сказал директор и вытащил изо рта Гедройца кляп.
— Это вы, Владимир Ильич, в воде не тонете, как видно, — прошипел, задыхаясь, Гедройц.
— Да, Андрей, извините старика. Пришлось вас немного обхитрить с этим самоубийством, а иначе бы вы мне в моём деле сильно помешали. А мне, понимаешь ли, в моём деле мешать нельзя. Совсем никак нельзя.
— Как же вы теперь воскресать собираетесь? В музее такой переполох устроили… — со злой иронией в голосе заметил Гедройц.
— Да вы не беспокойтесь за меня, Андрей. Скажу, что это пошутил кто-то неудачно. Разберусь уж как-нибудь… Мне в тот момент важнее было вовремя вас изолировать. Вы нас с Дитрихом заодно извините, что так нелюбезно пригласили вас сюда. Это сынок мой, Сенька, неаккуратно с вами обошёлся. Я ему говорю: хлороформом писателя угости и вези к нам в гости. А он потом объясняет: во всём городе хлороформ, понимаешь ли, негде найти, пришлось по старой русской нашей привычке оглушить вас слегка — не серчайте. — Воскресший директор продолжал что-то бубнить, а Гедройц тем временем пытался разглядеть второго своего похитителя, Дитриха.