Беглец был где-то здесь, то ли в дальней комнате, то ли в соседней с ней. Наверх он не пошел – на чердаке башенки нет окон, это ловушка, значит, какое-то соображение у него еще оставалось.
«Или – или, – сказал себе Детеринг. – Да, точно… или в той, или в этой».
Он ласково погладил пальцем спусковой крючок своего «Микрогана» и прищурился, глядя на дверь дальней от лестницы комнаты, – в это мгновение слева от него что-то слабо хлопнуло и зашуршало, звякнуло что-то в следующем по счету помещении. Прозвучали быстрые неровные шаги. Размышлять было уже некогда, Детеринг прыгнул в дверь, сразу сместился в сторону и вторым прыжком ударил ногой в ухо высокого грузного мужчину в окровавленном сером камуфляже, который стоял, вытягивая шею, у высокого окна. Полицейский рухнул на пол с таким грохотом, что его слышно было, пожалуй, во всех окрестных домах. Не давая ему прийти в себя, Йорг взмахнул ногой, ботинок слегка мазнул беглеца по носу, брызнула кровь, полисмен тонко взвизгнул и закрыл руками лицо.
– Вот и отлично. – Бронежилета с карманами для магазинов и снаряжения на нем не было, но наручники виднелись в набедренном кармане, схватив полицейского за шиворот, Йорг посадил его, потом завел руки за спину и щелкнул замками: – Имя? Должность? Имя? Имя!!!
– Подполковник Рождественский, – всхлипнул полисмен. – Командир второй роты батальона спецназначения, Нейланд, Метрополия…
– Встать, живо!
Полицейский поднялся на ноги. Рот его был приоткрыт, по подбородку текла слюна. Детеринг коротко глянул ему в глаза, дернул щекой и прошелся по карманам, хотя этого уже можно было и не делать. Кобура на поясе оказалась пустой, другого оружия у беглеца не было, отсутствовал даже кинжал. Детеринг сделал шаг в сторону, взял в руки лежащий под стеной десантный «Марлин», повесил его себе на плечо и пнул полисмена под зад:
– На выход!
Подполковник обернулся, и Йорг понял, что не ошибся в своих предчувствиях: в полных слез глазах Рождественского явственно проступал туман безумия. Детеринг ощутил нечто вроде растерянности. Он знал, что люди, привыкшие к безнаказанности насилия, могут съехать с катушек при возникновении реальной угрозы, но сам с такими явлениями еще не сталкивался.
Все, с кем ему случалось схватиться, были кем угодно, но только не слизнями; все они шли в бой, отдавая себе отчет в неизбежности боли и, вероятно, смерти.
И смерть они принимали достойно.
«Если он обгадится, я его пристрелю, – вдруг понял Детеринг. – Просто пристрелю, хотя, конечно, стрелять в кучу дерьма неверно с философской точки зрения…»