Эдмунд от волнения заерзал на стуле, когда дверь в зал отворилась. Вошли Монбар и магистр английской конгрегации ордена Босо Байосис в сопровождении двух телохранителей. Они заняли места у дальнего конца стола. Великий магистр щелкнул пальцами, и телохранители удалились вместе с большей частью свиты. Остался лишь один писец, длинные волосы которого обрамляли бледное худое лицо; в руках он держал подушечку. По знаку Великого магистра писец торжественно прошествовал через весь зал, подобно церковному служителю, священнодействующему в храме, и положил подушечку перед де Пейном. На подушечке покоилась икона. На первый взгляд — совершенно обычная, такую можно встретить в любой греческой церкви. Она изображала искаженное мукой лицо распятого Спасителя: нечеловеческое страдание, запятнанные кровью и слипшиеся от пота волосы, глаза почти закрыты, рот открыт, словно истязаемый ропщет на страшные мучения, в лоб впиваются шипы тернового венца. Де Пейн во все глаза смотрел на священную реликвию, стараясь подавить невольную дрожь. Он краем уха слыхал, что это подлинное изображение распятого Христа, что именно эту икону истово почитают высшие руководители ордена. Монбар звонким голосом повелел ему коснуться иконы и принести клятву: все, что он здесь сейчас услышит, будет им сохраняться secretissime — в наистрожайшей тайне. Де Пейн повиновался. Майель и Парменио также принесли клятву, и писец удалился. Монбар, сложив ладони вместе, внимательно рассматривал де Пейна, время от времени переводя взгляд то на Парменио, то на Майеля. Он открыл было рот, собираясь заговорить, и тут же замер, склонив голову, словно в молитве просил Бога вразумить его. Де Пейн совершенно ясно расслышал, как Великий магистр прошептал слова: «Veni Creatus Spiritus».[72]
— Так лучше всего. — Монбар вскинул голову. — Да, лучше всего, если вы услышите истину собственными ушами. — Он обернулся к двери, крикнул, и незамедлительно явился тот же писец. Монбар прошептал что-то ему на ухо, тот рысью выбежал из зала. В коридоре раздались громкие шаги, и в зал вошел человек в развевающемся орденском плаще, рослый, с гладко выбритыми лицом и головой, натертыми к тому же благовонными маслами.
— Глазам не верю! — прошептал Майель. — Это же Ричард Беррингтон!
От крайнего изумления де Пейн вздрогнул, а Беррингтон между тем поклонился Великому магистру и Босо Байосису, затем опустился на предложенный ему стул по правую руку от них. Он улыбнулся де Пейну, а Майелю кивнул, как старому знакомому. Первое, что бросилось в глаза де Пейну, — этот рыцарь с резкими чертами лица ничем не напоминал свою сестру, Изабеллу Прекрасную, встреченную де Пейном в Иерусалиме. Взгляд Ричарда Беррингтона был колючим, а лицо с широкими скулами, тонкими губами и выступающим подбородком хранило суровое выражение. Настоящий воин, сделал вывод Эдмунд, грозный противник, поджарый, мускулистый, быстрый в движениях. Де Пейну он напомнил волка.