— Странно все-таки, — задумчиво произнес Губский. — Богат, воспитан, самодостаточен, и вдруг жажда смерти. Почему?
— Я вам могу задать подобный вопрос? — снова оскалился поэт.
— Можете. И я отвечу. Желание реванша за все унижения, которым подвергался весь мой старинный род. Род разоренный, растоптанный, униженный интригами, завистью… А у этого отшлифованного поляка что?
— Бессмысленность существования. Все есть, а главного нет. Душевной гармонии нет. А лет прожито уже немало.
— Думаю, из-за женщины, — задумчиво произнесла стоявшая позади Кристина. — Не нашел понимания у женщины, вот и решился на крайний шаг.
— Сколько он принес денег? — неожиданно поинтересовался Губский.
— Пятьдесят тысяч рублей, — ответила Кристина.
— Будем просить еще.
— Жалко будет, если не выживет, — усмехнулся поэт.
К вечеру вдруг пошел дождь. Мелкий, колючий, холодный питерский дождь. Пан Тобольский шагал вдоль Екатерининского канала в сторону Спаса на Крови, ветер рвал полы длинного пальто, шляпу едва не сдувало с головы, а лицо было мокрым от мелких капель.
Поляк вдруг остановился, развернулся и стал неотрывно смотреть на черную быструю воду за чугунным парапетом.
Со стороны одинокая фигура смотрелась на пустой набережной особенно потерянно и печально.
И лишь спустя какое-то время поодаль от Тобольского замерла вторая фигура в черном — филер. Так они и стояли, отдаленные друг от друга дождем, ветром, смыслом.
Визит Рокотова в больницу к приме был совершенно неожидан и странен. Он вошел в палату, неся в руке черный тюльпан, жестом показал Катеньке, чтобы удалилась, та удивилась, но послушно вышла в коридор, а поэт проследовал во вторую комнату.
Артистка спала. Спала крепко, отвернув голову к стене.
Поэт осторожно положил тюльпан на белоснежный пододеяльник, и в этот момент Табба открыла глаза.
Она настолько не поверила своим глазам, что в какой-то миг закрыла их, а когда распахнула вновь, увидела опять перед собой господина поэта.
— Вы? — прошептала она.
Он печально улыбнулся и склонил голову.
— Прошу простить за неожиданный визит.
— Я рада… — прошептала она. — Я крайне счастлива. Это так странно. — Глаза ее были круглыми от застывших слез. Увидела на пододеяльнике черный тюльпан, взяла его, повертела перед глазами. — Почему черный?
— Мой цвет, — пожал тот плечами. — К тому же он символизирует печаль.
— Печаль? В чем печаль, если вы пришли? Я бесконечно рада вам.
— Я отбываю.
— Отбываете? — то ли испугалась, то ли крайне удивилась артистка. — И куда же, если не секрет?
— Далеко. Похоже, очень далеко.
— И сюда больше не вернетесь? — с немым ужасом спросила Табба.