— Пожалуй, второе.
Табба вновь замялась.
— Вы помните свой визит в театр?
— Конечно.
— Вы интересовались некоей мадам Блювштейн.
— Да, я ищу ее.
— Ваш визит был в высшей степени бестактен.
— В чем же?
— Вы могли серьезно подорвать мою репутацию в театре.
— Если это так, прошу меня простить. — Тобольский приложил руку к груди.
Актриса посмотрела на пана в упор.
— Вам известно, что мадам Блювштейн воровка?
— Да, мы вместе были на Сахалине.
— Вы тоже вор? — подняла брови Табба.
— Нет. Там была другая история, — ушел от ответа мужчина. — Значит, вы приехали в отель предупредить, чтобы я больше не переступал порог театра?
— Именно так.
— Всего лишь?
— Вам этого недостаточно?
— Пожалуй, достаточно, — усмехнулся Тобольский. — Жаль только, что я вынудил вас коротать здесь время в одиночестве. — Он развел руками. — Но в этом моей вины нет.
— В этом нет и моей вины, — ответила девушка и поднялась. — Благодарю, что постарались понять меня.
— Да, я вас понял, — склонил голову пан. — Может, спустимся в ресторан?
— Нет, я и без того опаздываю.
— Дай бог, мы еще встретимся.
— Не думаю.
— Мир тесен, госпожа Бессмертная.
— Да, именно Бессмертная, а не Блювштейн! — подтвердила Табба и с гордо запрокинутой головой покинула номер.
Был поздний час, и церковь была пуста. Батюшка ждал Таббу.
Она пересекла большой, сверкающий позолотой и редкими огоньками свечей зал, подошла к священнику. Он молча протянул ей руку, она приложилась к ладони, смиренно опустила голову.
Молчала Табба, молчал батюшка.
— Говори, — произнес наконец он.
— Не знаю, с чего начать.
— Начинай с больного.
Она подняла большие красивые глаза.
— Во мне поселился черный дух.
— Мужчина?
— Мужчина. Он едва не ввел меня в грех.
— Он пытался овладеть тобой?
— Пытался. Но не это главное. Он едва не толкнул меня на тот путь, от которого я бегу. Путь распутства.
— Это его грех.
— Это мой грех. Я сама пошла за ним.
— Ты его любишь?
— Да.
— Значит, вступай с ним в священный союз.
— Он не сможет. Он болен душой. И меня это манит.
— Юродивый?
— Почти.
— Через юродивых Господь иногда произносит истину.
— Мне не нужна истина. Мне нужен он. Но я боюсь его. Боюсь и не понимаю. Не понимаю речей, не понимаю поступков. Боюсь взгляда, теряю рассудок от прикосновения… Что мне делать, батюшка?
Священник подумал, вздохнул, осенил голову девушки крестом.
— Это не твой господин, милая. Оставь его. Он может испепелить тебя, и ты потеряешь все.
— Умом понимаю, сердцем — нет. Я не в силах забыть о нем.
— Молись, проси у Спасителя защиты, и Он поможет тебе.
Телефон, стоявший в углу на мраморной тумбе, зазвонил резко и как-то неожиданно. Сонька и Михелина, обедавшие в просторной столовой, переглянулись, и мать махнула Слону, выглянувшей из кухни.