Десять раз — перед зарею,
Пятьдесят — перед рассветом,
Сто раз — до восхода солнца.
Да, юному Калевипоэгу можно посочувствовать. Мало у кого в детстве столько беспокойных ночей было…
Вы спросите, почему же не иссякал поток женихов, ежели им упорно отказывали? Дело в том, что матушка моя была женщина добродетельная, даже, можно сказать, порядочная. Это уж точно. И ежели кто-либо осмелится в сем усомниться, я тому в два счета будку разрисую. Что верно, то верно, искателей руки отшивали без передышки. Но ежели в юности матушка со своими самыми что ни на есть высокородными женихами обходилась весьма надменно, то теперь в нашем семействе искателей руки браковали деликатнее. Сперва ухажеру давали понять, что вроде бы обмирают, ну прямо-таки без ума от него, а в последний момент вежливо и интеллигентно отвергали его предложение руки и сердца под предлогом необходимости поразмыслить. А почему? Попробуем понять психологию одинокой работящей вдовы, самоотверженно пестующей сыновей: неужто заслуживает она порицания за то, что по-прежнему хочется ей быть центром внимания, предметом восхищенных взоров именитых и ученых господ? Причем с той лишь целью, чтобы в конце концов дать им от ворот поворот, чем самой себе и всему свету неопровержимые доказательства самопожертвования и бескорыстной материнской любви представить. Льщу себя надеждой, что взыскательный читатель мою матушку оправдает.
Тем не менее нашествие поклонников не прекращалось. У меня и сейчас стоит перед глазами такая картина: наши изукрашенные затейливой резьбой ворота захлопываются за очередным одураченным претендентом; сват мрачно нахлестывает лошадь. А матушка в кухне вместо выходного платья надевает будничный наряд, на губах ее играет загадочная улыбка (примерно такая же, как на известном портрете Моны Лизы). С выражением тихой радости на лице нежно гладит она сыновей своих по головке и, умиротворенная и счастливая, направляется в огород. Еще видно, как в последний раз взбирается на пригорок поезд жениха, и вот уже исчезает он за горизонтом. Матушка, прикрывшись рукой от восходящего солнца, смотрит вослед, смахивает с ресниц одинокую слезинку и склоняется над грядкой, тихо напевая:
Недостачи, недохватки
Нет в моем хозяйстве вдовьем,
Закрома, амбары полны,
И лари набиты туго.
А вздыхателям ретивым
Счет давно я потеряла.
Коль наскучат, так в кусточках
Поищу себе я новых.
Утреннее небо сияет лазурью, птицы щебетанием славят творца, я же со слезами радости на глазах сижу возле матушки под деревом. Видать, здорово опасался я всех этих чужих мужиков, наперебой совавшихся в отчимы бедному дитяти. И то сказать, ведь недаром редко о мачехах и отчимах доброе слово услышишь.