«Туру-руру! Туру-руру!..» —
Откликались боры, горы
На могучий зов тревоги.
Ветер затаил дыханье,
Бурное умолкло море:
Дали далям клич военный
Витязя передавали.
Вижу себя на белом коне, впереди войска гарцующим. Война — это служба богатыря, а ведь всякий человек на своем месте, при своей работе хорош. Любо-дорого смотреть, как кузнецы у наковальни молотами по раскаленному железу бьют, не налюбуешься на пахаря, по весне черную землю поднимающего. Может, кто скажет, что я много об себе понимаю, а только, вспоминая минувшее, невольно думаю, что именно в сей позиции — верхом на белом коне во главе рати — и есть мое истинное место, мое подлинное дело. Ежели у мужа в деснице меч, а в шуйце уздечка, не надобно ему думать, куда богатырские свои нескладные ручищи девать. И ежели он вдаль глядит, где, может быть, смерть его бродит, величием и глубокомыслием взоры его исполняются.
Теперь, когда вновь я на коне был, мысли о подобающей герою смерти оставили меня. Народ сыновей на поле брани провожал, и ты, Калевипоэг, должен быть ратников своих достоин!
«Туру-руру! Туру-руру!..» —
Рог взывал зычноголосый…
Восхищался я своим народом: легко ли матери сына, жене мужа в ратный путь собирать, но сии заботы и тревоги они за честь почитали.
Матери белье стирали,
Скакунов отцы ковали,
Дяди сбрую снаряжали.
Меч одно село точило,
А другое гнуло шпоры.
О собственной доле больше не помышлял я. Лишь бы многим из воинов моих храбрых суждено было домой воротиться!
Когда собралось войско, дал я ратникам один день для роздыха, другой для выучки: всякий знать должен, где в доспехах уязвимые места, чай, с железными рыцарями сражаться идем. На третий день поутру подошли мы к лагерю противника.
Приближение нашей рати заметив, вражеские латники на коней своих, железом обитых, повскакивали, и вот началась битва.
Историографы много пышных слов употребляют, баталии описывая, желая всячески оные приукрасить. В юности и мои представления таковы же были. Однако в зрелые годы война для меня уже не столь вожделенною стала. Не полнилось сердце упоением, когда вражеского воина меч мой разил, а ежели сей павший молод был, так инда жалость меня порой брала.
На закате Сулевипоэга смертельно ранили. Пал он с коня, словно подкошенный, и сколько ни старались знахари кровь унять, не помогли их заклинания. Не подействовали и мази, из девяти трав варенные, не удержали алый сок жизни и повязки, магическими словами заговоренные. Пред кончиною просил меня Сулевипоэг о супруге его и детях позаботиться.
«Почему сие не мне суждено было?» — с такой мыслью устремился я вновь в яростную битву.