Ясеневский покачал головой:
— К сожалению, они не решатся. Во-первых, депутат Боровиков был негласно — у нас ведь демократия — осмотрен нашими психиатрами. Все они пришли к единому мнению: мы имеем дело с не особенно умным человеком, который вынашивает парочку сверхценных идей. Это не лечится. В остальном он нормален. Во-вторых, Боровикова вывели на высокую трибуну и уже дали возможность частично реализовать… — полковник помедлил: —…одну из идей.
— Жаль, что не лечится, — вздохнул Рокотов. — Но тогда перед нами предстает не могущественный государственный муж, искренне болеющий за страну, а жалкий безумец, которого используют…
— Вот-вот-вот, — закивал Ясеневский.
— Но кто этим занимается?
Генерал подумал.
У него явно имелось что-то за душой, чем он никак не решался поделиться с Рокотовым. Наконец он отбросил колебания и пошел ва-банк:
— Помните у Гоголя повесть про Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, которые поссорились на ровном месте, из-за пустяка?
— Помню, конечно.
— Из-за ружья, да?
— Точно так.
— И один другого назвал гусаком, так?
— Не вижу смысла оспаривать этот факт.
— А ружье — это собственность, правильно?
— Не Бог весть какая, но собственность.
— Отлично. Тогда имей в виду, что в нашем деле тоже фигурируют свои Иван Иванович и Иван Никифорович. Мы так и будем их именовать для конспирации. Оба — бизнесмены высокого полета. И оба поссорились совсем не из-за ерунды, на кону — большие деньги и власть. Недвижимость и так далее. Назовем все это условно ружьем. Ну а дальше пошли «гусаки», «поцелуйтесь со своей свиньей» и так далее — много хуже. Иван Никифорович начал одерживать верх: он заручился поддержкой питерского губернатора. Тогда Иван Иванович в отместку или от отчаяния — что?..
— Неужели начал двигать Боровикова?
— Точно так.
— У меня голова идет кругом, — пожаловался Влад. — Из-за чего они перегрызлись?
— Да это не так и важно. Этого просто не станет, если Иван Иванович одержит верх…
— Получается, мы — в команде Ивана Никифоровича?
— Считай, что так.
— Подвигать полупомешанного… что можно с него взять?
— Диверсия, — снова загадочно напомнил Ясеневский.
— Боровиков и диверсия? Но он же доброжелательный болван! Ищет алмазы… Я понимаю, окажись на его месте Коротаев…
— Это в Госдуме-то?
— Ну нет, не там, конечно…
— Ты прав, это задумка больше для Коротаева. Но у нас есть основания полагать, что сверхценные мысли Касьяна Михайловича насчет петровских славных времен зашли уже достаточно далеко, чтобы он согласился на все… в том числе и на диверсию… Которая, по моему предчувствию, чрезвычайно близка.