Спустился на первый этаж, ностальгически и печально покривил губы, проходя мимо комнаты номер три. Дернул шпингалеты единственного окна, расположенного довольно высоко, подпрыгнул, взлетел на широкий подоконник, спрыгнул наружу и метнулся в лес, забирая вправо по широкой дуге и не сомневаясь, что остался совершенно незамеченным.
Преследователи потеряют не менее часа, взявшись искать его в доме. Здесь не гостиница. Наверняка, как и в старые времена, никто не оставляет паспортов — и даже если, как встарь, господа коммерсанты заполняют «карточки гостей», след обрывается бесповоротно. Они потратят, пожалуй, даже не час, выясняя у обслуги, в каком номере поселился человек с такой-то внешностью — а обслуга привыкла к мельтешению лиц, нигде не зарегистрированным любовницам и приехавшим из города гостям, останется разве что идти по номерам, а это дело еще более долгое и проблематичное…
Он быстрым уверенным шагом шел меж сосен, держа курс на близкий Раков. Глянул назад, но «Ислочи» уже не увидел, конечно. Вновь ворохнулись горькие воспоминания.
Восемнадцатого августа девяносто первого года он выехал отсюда в Минск в половине седьмого утра — когда все радиостанции Советского Союза уже объявили, что товарищ Горбачев некстати занемог, а посему создан совершенно новый госкомитет… Он, как и все прочие волки дня «Д», точно знал, что ему делать.
Первый неприятный укол в сердце он ощутил, когда его «Жигули» проехали мимо солидно-кирпичного зданьица поста ГАИ на въезде в Минск. Обычно здесь всегда дежурили милиционеры с автоматами, логично было, что т е п е р ь посты будут даже увеличены. Однако пост был закрыт вообще! Через десять минут, проезжая мимо городского аэропорта «Минск-2», Данил увидел, как оттуда взлетает самолет. И это — чрезвычайное положение?! Возле железнодорожного вокзала — никаких признаков чрезвычайной охраны, только приткнулся у пригородных касс небольшой штатский «пазик» с полдюжиной парней в штатском. На душе становилось все тревожнее, и когда он приехал туда, где должен был находиться согласно штатному расписанию, внутрь вошел, уже явственно ощущая сосущее предчувствие провала, скольжения в бездну…
Так оно и оказалось. О тех днях он вспоминал редко, и, когда бы ни вспоминал, осадок был самый пакостный. Все были готовы, все было готово, недоставало лишь хриплого рева охотничьего рога — а вот его-то и не последовало. Сутки спустя Данил сидел в комнате, где усатый подполковник, вопреки строжайшим инструкциям успевший опрокинуть стакан, стучал кулаком по столу и орал: