— Дарью Кирилловну бы сюда, — шепнул Ромка Лешке. — Как в воду глядела, что мы увидим эти места.
— Я не экскурсовод, — продолжала Марина, — да такой экскурсии и не существует, но когда я познакомилась с творчеством этого поэта, меня взволновала его трагическая судьба и роль нашего города в его жизни. И я постаралась как можно больше узнать о его пребывании здесь. А потом стала делиться своими знаниями с другими. Есть же Москва булгаковская и цветаевская, Петербург Достоевского, я и подумала, что должен быть мандельштамовский Воронеж. И выяснилось, что, несмотря на новостройки и огромные изменения, он существует, и я очень хочу, чтобы люди о нем знали.
— Знаете, как здорово она его стихи читает, — прошептала Катька.
Ромка терпеть не мог ни стихов, ни экскурсий, к тому же ему не терпелось поскорее попасть к родственнице Дарьи Кирилловны и поискать в ее доме клад. Однако он, сам толком не понимая почему, не мог отказаться от общества Марины и шел за ней как приклеенный.
Она перевела их через узкую дорогу и остановилась.
— Время у нас ограниченно, поэтому начнем прямо отсюда, не соблюдая хронологии. Вы, наверное, знаете, что Мандельштам написал здесь книгу стихов под названием «Воронежские тетради»?
Профессорши, конечно же, были об этом прекрасно осведомлены, но девушка апеллировала к своим младшим спутникам, и Лешка вспомнила, что что-то подобное им говорила Дарья Кирилловна, а перед отъездом она полистала мамин томик его стихов, почитала предисловие к нему и со знанием дела кивнула.
— А за что его сюда сослали-то? — шепотом спросил Ромка у Катьки, постеснявшись обратиться к Марине. Катька закатила глаза.
— Как, ты разве не знаешь? В те времена все боготворили Сталина, а он написал про него та-а-кое стихотворение. Памфлет, короче. Про его тараканьи усищи. А начинался он так: «Мы живем, под собою не чуя страны…», в смысле, не имея ни на что никаких прав. Вот его и сослали сначала в Чердынь, на Урал, а потом разрешили поселиться в Воронеже.
— Сталин издал резолюцию «изолировать, но сохранить», и она действовала четыре года, — услышав ее, продолжила Марина. — Три из них пришлись на наш город. И, несмотря на вынужденную ссылку, поэт полюбил наш город. Жизнь тут стала для него своего рода передышкой перед более страшными испытаниями. И как раз вот здесь было одно из его временных пристанищ, — девушка указала на здание, следующее через дорогу за телеграфом. — До войны здесь стоял двухэтажный дом, одна из квартир которого принадлежала сотруднику НКВД, чекисту-«мышегубцу». Так его называла Надежда Яковлевна, жена Мандельштама. Он не только следил за ними, но и издевался. Например, ловил мышей и на их глазах поджигал.