– Рисовать, – вкрадчиво пропел я.
– Вот именно, рисовать. А мне нужны чер-те-жи! Выполняют их тушью и чертёж-ными инструментами. Инструменты перед тобой. Лучшие, какие я смог достать в этом го-родишке, мир ему и его жителям. Вот циркуль. (Я кивнул: знаю.) А вот мой любимый. Рейсфедер.
Сулейман достал из готовальни инструмент, похожий на тюнингованный пинцет, покрутил имеющееся на боку инструмента колёсико с насечкой и объяснил:
– Разводя и сводя губки, можно добиться требуемой толщины линии. Нам понадо-бятся два рейсфедера. Один для тонких линий, другой для толстых.
– Сулейман Маймунович! – взвыл я, прервав его объяснения. – Но я же не умею чер-тить этими вашими штангенциркулями и тушью. Кляксами всё заляпаю! Кроме того, нужны линейки, угольники всякие…
– Не штангенциркулями, а рейсфедерами, – тявкнул из-под стола Жерар. – А вместо линеек может использоваться рейсшина.
Я двинул ногой, ориентируясь на звук. Удача была на моей стороне. Носок кроссов-ки врезался в мягкое. Бес взвизгнул и заткнулся.
– Ты не умеешь. Умею я, – сказал шеф. – Смотри мне в глаза.
* * *
Смотреть в глаза ифриту – страшно.
И вовсе не оттого, что они похожи на глаза безумца, акульи, змеиные или волчьи. В них не тлеют красные угольки и не плавают вместо зрачков светящиеся черепа. Первое впечатление – это обыкновенные человеческие глаза. Карие восточные очи с поволокой, опушенные длинными ресницами, сводящими с ума дамочек. Но помните правило о том, что первое впечатление часто обманчиво? Глаза ифрита – наглядное подтверждение этого правила. В них растворяешься. Как рафинад в кипятке. Это отчасти похоже на погружение в стену, но только отчасти. Во время транспозиции всё-таки чувствуешь себя индивидуу-мом, хозяином собственного тела и сознания. Здесь – теряешься полностью, попадаешь в абсолютное рабство. Никакого ослушания, никакой лени. Работа на результат, до изнемо-жения, а если потребуется, то и до смерти.
Можете представить, что меня ждало.
Впрочем, где там! Не можете.
…Если ориентироваться по часам, отпахался я за четыре с половиной часа. Если по собственным ощущениям – за добрый десяток. Шею и верхнюю часть спины сводила су-дорога, руки мелко тряслись. Кончики пальцев были густо заляпаны тушью.
Зато чертежи получились чистенькие, без единой кляксы, без единой помарки. Два-дцать четыре идеальные графические работы. Хоть сейчас на выставку. Меньшая часть листов лежала на столе, большая была развешена по стенам. В рамочках, хоть и не под стеклом.
– Молодец, – сказал мне Сулейман и ласково похлопал по плечу. – Быстро управился. Я думал, дольше провозимся.