– Пощади, Новусик! – модный сценарист захлебнулся рыданиями. – Я не виноват! Он меня заставил! Заставил позвонить тебе. Он прижал мне палец дверью! Вот, смотри! – Витя Найт выставил мизинец с почерневшим ногтем. – Пообещал, что прижмёт ещё кое-что, если не вызову тебя в архив!
– Кто он?
– Мент! Мент это был. Высокий, широкоплечий. Уши оттопыренные. Я его вообще впервые видел. Поймал меня возле квартиры. Я с презентации возвращался. Подшофе, но дури с собой не было. Так что послал его сразу на три направления. А он мне в живот ку-лаком – раз! В квартиру втолкнул и давай палец дверью прижимать. Если, говорит, Нову-сику не позвонишь, ещё и член прижму. Всё равно, говорит, он тебе не нужен! Куда мне было деваться, а? Я и позвонил. И сказал, что этот садист велел.
– Повтори-ка.
– Зачем? – насторожился Витя. – А сам разве…
Вместо ответа я жутко захрипел и, вцепившись пальцами в края самой глубокой ра-ны, начал её раздирать. С допросом следовало торопиться. Пластичность моего организма понемногу снижалась. Ещё пять-семь минут – и Витя Найт узрит волшебное превращение Новусикова призрака в живого и здоровенького Павла Дезире.
– Вот что я помню! Вот! – рычал я. – Помню, как бритвой меня резали. Как струной душили, помню! Говори, подонок, как ты меня на смертные пытки выманил!
– Прекрати! – взвыл Витя, заламывая руки. – Хватит!
– Тогда рассказывай.
– Сейчас, сейчас… – Найт высморкался в простыню, утёр слёзы. – Короче, мент ве-лел тебе передать, будто на презентации ко мне подошёл чурка один. Бородатый, вроде моджахеда, но одет хорошо, по-европейски. И будто он сообщил мне, что документы из какой-то лаборатории пришлось изъять. Дескать, форс-мажор. И чтобы ты эти документы немедленно забрал у босса этой лаборатории. И срочно-пресрочно вернул в архив. Да! – и чтоб флэшку с файлами тоже забрал, но пока никому не отдавал. Что сам этот моджахед с тобой связаться не сумел, потому что тебя дома не было. А теперь он должен куда-то уе-хать. Тоже срочно-пресрочно. Вот всю эту чушь я тебе сказал, ты выругался и бросил трубку. Мент меня похвалил, велел держать язык за зубами. Если не хочу, чтобы и он уго-дил между дверьми. То есть язык, ты понимаешь! А потом ушёл. Новусик, клянусь, я хо-тел тебе ещё раз перезвонить и сказать, что всё это подстава! Но струсил. Мне жить хо-чется, Новусик!
– Ладно. Живи и мучься, Иуда, – сказал я и шагнул в стену.
Когда, измотанный до предела, я вернулся домой, поставил скутер в прихожую и за-глянул в спальню, Лада и Жерар крепко спали. В обнимку. На моей кровати. Картина бы-ла необычайно умилительной – хоть сейчас помещай на рождественскую открытку. Я по-любовался на них и побрёл в гостиную. Укладываться на кресло.