— Нет, милый, больше не приедет. Никогда больше мы его не увидим.
Мальчик, стоя между дедушкиными коленями, задумался, глядя на ковер, и, словно припоминая, с грустью прошептал:
— Бедный Виласа… Он так умел щелкать пальцами… Дедушка, а куда его отвезли?
— На кладбище, сынок, и там закопали в землю.
Тогда Карлос тихонько высвободился из объятий деда и строго произнес, подняв на него глаза:
— Дедушка! Почему ты не прикажешь построить Виласе красивую часовенку, каменную и со статуей, как у папы?
Афонсо прижал мальчика к груди и поцеловал, растроганный,
— Ты прав, мой мальчик! У тебя сердце отзывчивее моего!
Так добрый Виласа обрел на кладбище «Безмятежность» свой собственный склеп, что было пределом стремлений всего его скромного существования.
С тех пор череда мирных лет протекла над Санта-Олавией.
Однажды июльским утром, в Коимбре, Мануэл Виласа (ныне управляющий семейства Майа) взбежал по лестнице отеля Мондего, где Афонсо поселился с внуком, и ворвался в их апартаменты, весь красный и в поту, вопя:
— Принят! Принят!
Карлос выдержал вступительный экзамен! И какой экзамен! Тейшейра, сопровождавший господ в Коимбру, поспешил к дверям, чтобы встретить и заключить, едва удерживая слезы, в объятия Карлоса, который был уже выше его ростом и выглядел просто красавцем в своем новом студенческом одеянии.
А Мануэл Виласа, все еще не отдышавшись и вытирая капли пота, восклицал:
— Все были прямо в изумлении, сеньор Афонсо да Майа! Даже профессора и те пришли в восторг. О господи, какой талант! И какое его ждет блестящее будущее — все только об этом и говорили… А что за факультет он избрал, сеньор?
Афонсо, в волнении прохаживавшийся по комнате, ответил с улыбкой:
— Не знаю, Виласа… Думаю, мы станем обучаться юриспруденции.
Карлос, весь сияя, показался в дверях — Тейшейра и еще один слуга внесли пенившееся шампанское.
— Ну, подойди же сюда, плутишка, — проговорил Афонсо, открывая внуку объятия: лицо старика еще покрывала бледность от пережитого волнения. — Экзамен прошел прекрасно, а?.. Я…
Но дальше он не смог продолжать: слезы градом покатились по его седой бороде.
Карлос все же выбрал медицинский факультет. Как говорил доктор Тригейрос, в мальчике рано обнаружились задатки Эскулапа.
Задатки эти и вправду открылись в нем в тот день, когда он нашел на чердаке среди старой книжной рухляди потрепанный и грязный анатомический атлас; Карлос целые дни вырезал и развешивал по стенам своей комнаты изображения печени, кишок, голов в разрезе «с показом всего содержимого». Однажды вечером он ворвался в гостиную и с восторгом стал показывать дамам Силвейра и Эузебио устрашающую литографию с изображением шестимесячного человеческого плода в утробе матери. Дона Ана с криком оттолкнула литографию, заслонив веером лицо, а сеньор адвокат, тоже залившись краской стыда, подхватил Эузебиозиньо и, поставив его у себя между колен, закрыл ему глаза ладонью. Но что особенно возмутило дам, так это снисходительность Афонсо.