— А эпидемия?
— Вскоре прекратилась, — закончил свой рассказ Эга, не спеша натягивая на худые пальцы длинную перчатку канареечного цвета.
Карлос обратил внимание на перчатки Эги и его кашемировые гетры, длинные волосы с завитой прядью надо лбом, атласный галстук с булавкой из опалов в виде подковки. Это был совсем другой Эга, Эга-денди, разодетый, разукрашенный, изысканный и даже напудренный; тут Карлос не выдержал, и с уст его сорвался давно просившийся наружу вопль восторга:
— Эга, какая изумительная шуба!
Под теплым осенним португальским солнцем Эга — это воплощение богемы, щеголявший прежде в зашитом белыми нитками рванье, — носил меховую шубу, роскошную, какую впору носить русскому князю, да и то лишь на прогулке в санях зимой: просторную, долгополую, с петлицами из витого шнура; пушистый воротник и обшлага из куньего меха окутывали его тонкую шею и запястья чахоточного.
— Что, хороша моя шуба? — И Эга, довольный, поворачивался так и эдак, распахивал шубу, демонстрируя богатый подбой. — От лучшего меховщика. И все на доходы от эпидемии.
— Неужто тебе в ней не жарко?
— Да, она малость тяжеловата, но я простужен.
И Эга вновь опустился на диван, выставив лакированный остроносый ботинок, затем оглядел кабинет в монокль.
— Ну, а ты чем занимаешься, расскажи мне… У тебя здесь великолепно!
Карлос поведал ему о своих намерениях, о будущих трудах на благо общества, об устройстве лаборатории…
— Прости, не скажешь ли, во что тебе все это обошлось? — прервал его Эга и, поднявшись, принялся ощупывать бархат портьер и рассматривать резное черного дерева бюро.
— Я не знаю. Надо спросить у Виласы…
Эга, держа руки в просторных карманах шубы, продолжал обозревать кабинет, задумчиво роняя:
— Бархат придает строгость… А темно-зеленый цвет — самый благородный, самый безупречный… Он имеет свойство успокаивать и будит мысль… Как хорош этот диван. Настоящее ложе любви…
Он перешел в приемную и занялся пристальным изучением украшавших ее предметов.
— Ты просто царь Соломон, Карлос! Прелестные обои, и кретончик весьма приятный.
Эга пощупал и кретон. Потом заинтересовался ржаво-серебристыми листьями бегонии в руанской вазе. Он поминутно спрашивал о цене того или иного предмета, но, увидев на фортепьяно «Песни» Гуно, не мог скрыть растроганного удивления:
— Вот любопытно… Никак не ожидал! «Баркарола»! Она восхитительна, не правда ли?..
Что же, дева молодая,
Молви, куда нам плыть?
Ветер, паруса вздымая…
— Я немного охрип… Эта баркарола так связана для меня с Фосом…
Карлос, скрестив руки на груди, остановился перед Эгой и воскликнул, пораженный: