Диамун опять собрался открыть рот, и я непроизвольно посмотрел на сосуд, заменявший кофейник. Поначалу я хотел использовать его, но затем отринул эту мысль, поскольку коричневой влаги в нем значительно больше и вряд ли она успела остыть до требуемой температуры. Да и как проверить, лезть в кофейник рукой, вдруг застрянет. И что потом? Держать руку с надетым на неё кофейником, стараясь направить струйку из носика на его голову? Так в рукав натечет. С другой стороны, в ближнем бою можно было бы использовать кофейник как кастет.
А мысль не самая глупая, вновь усмехнулся я. Кают-компания — не то место, куда приходят при шпагах и пистолетах. Тем паче сейчас, когда вокруг на многие, многие лиги ни одного врага.
Так что вполне возможно, что придется вступить в рукопашный бой. Нисколько не сомневаюсь, что окружающих меня людей с детства учили боевым искусствам. Вот только сомнительно, что среди их наставников были мастера кунг-фу. Не те ещё времена, когда сила удара кулаком хоть как-либо влияет на степень заточенности клинка. У меня их тоже не было, мастеров, но кое-что я задолбил на уровне рефлексов. Пусть и времени после этого прошло достаточно. Ведь это как плавание или велосипед, можно потерять мастерство, но разучиться уже невозможно.
'Лучшая техника — это техника выживших'.
Так, по-моему, сказал знаменитейший японский мастер меча и катаны. Со своей техникой я давно уже определился, и она совершенна. Потому что в ней присутствуют только то, что запрещено даже в боях без правил.
Только и она не поможет, вон их сколько, если кинутся все разом…
Да ещё за вилки схватятся, те, что имеют солидные размеры при скромных двух зубчиках. Насмерть затыкают, ироды.
Я представил на палубе своё бездыханное тело, сплошь утыканное вилками, как ёжик иголками, и усмехнулся в третий раз. Нервы.
Мы все стояли и молчали, только были слышны тихие, с придыханиями, голоса людей, что занимались Диамуном. Они что-то говорили ему, на чем-то настаивали, но в мою сторону даже не глядели.
Наконец Диамун, всё ещё выглядевший крайне растерянным, поднялся со стула и пошел по направлению к дверям. Уже возле выхода он приостановился, посмотрел на меня и сказал:
— Надеюсь, что вы с нами прибудете в Скардар.
А тон его голоса был таким, что как хочешь эти слова, так и понимай.
Когда дверь за ним захлопнулась, я сказал:
— Извините, господа. Считаю, что погорячился.
Больше всего мне не хотелось, чтобы мой голос действительно прозвучал извиняющимся. В конце концов, я приношу извинения только за то, что испортил им ужин, а не вовсе за то, что до сих пор нахожу правильным.