Теперь деревья были со всех сторон.
Городской житель, Мещеряк не понимал жизни леса. Куда увереннее он чувствовал себя в городской суете, на людных улицах, застроенных многоэтажными домами, на вокзалах и площадях. Потом, когда его призвали на флот, он мало–помалу научился понимать сложную, хотя и незаметную для глаза жизнь моря и уже навсегда полюбил его. В море он не чувствовал ни одиночества, ни растерянности перед стихией. На крейсере, на котором он служил, рядом с ним всегда были люди. Да и само Черное море, как оказалось, было не злым, а добрым.
Сейчас у Мещеряка было такое чувство, словно он едет на передовую.
При свете папиросы он всмотрелся в циферблат трофейных немецких часов. Часы были дешевые, анкерные, но шли хорошо, показывали точное время. Было уже начало третьего. Однако… Позавидовав Нечаеву, который сонно посапывал в своем углу, Мещеряк наклонился вперед и спросил у водителя, далеко ли еще до поселка.
— Километра три…
Вместо водителя Мещеряку ответил сидевший рядом с ним майор Петрухин. У этого Петрухина, как успел заметить Мещеряк, было на редкость невыразительное лицо. Когда их представили друг другу, майор протянул Мещеряку руку и многозначительно произнес: «Петрухин, из городского отдела…» Потом, на правах старшего, он уселся рядом с водителем и, по–хозяйски развалясь, высунул локоть наружу.
Мещеряк откинулся и закрыл глаза. Подумал: «Скорее бы прибыть на место». Подумал об этом так, словно тогда все кончится, хотя на самом деле именно тогда должно было все начаться… Странная история. Странная уже потому, что выглядит банальной. Но именно об этом Думать сейчас не следовало. Нельзя строить догадки. Как бы потом не очутиться у них в плену… И, чтобы не думать о том, что ждет его по приезде на место, Мещеряк стал глядеть на водителя.
Этот человек вел машину ничуть не хуже сержанта Егоркина, с которым Мещеряк наездил по фронтовым дорогам многие сотни километров. Где он сейчас, Леха Егоркин? Кого возит на своей камуфлированной «эмочке»? Небось, забыл уже своего капитан–лейтенанта…
Война быстро роднила людей, но так же быстро разводила их в стороны.
Водитель, почувствовав на себе чужой взгляд, сдвинул шапку–ушанку на затылок. Точь–в–точь, как это делал Леха Егоркин. И «козью ножку» он точно так же перекатывал из угла в угол большого рта. И у солдатской махры, которую он смалил, был такой же крепкий армейский запах. Только был он чуть ли не вдвое старше Егоркина, годился ему в отцы.
Но и это не имело значения. Война уравняла отцов и детей. Еще неизвестно было, кто из них больше хлебнул горя, этот пожилой шофер, призванный из запаса, пли кадровик Егоркин. Мещеряку вспомнилось, что Егоркин начал войну под Перемышлем, воевал под Бобруйском и Смоленском, дважды выбирался из окружения, питаясь яблоками–дичками и сырым картофелем, но довел свою славную «эмочку» до пригородов Москвы в целости и сохранности. В целости?.. Пробитые пулями стекла и вмятины на кузове были, разумеется, не в счет. «Эмочка» бодро катила по любым дорогам.