Ночью прошел быстрый дождь, и утром, когда они выехали из Ургенча, «газик» быстро попал в унылое однообразие сумеречного неба и бурых от влаги барханов, убегавших в обе стороны от горизонта. Машина шла по широкому гладкому плато, похожему на Дно обмелевшего озера. Приторный запах бензина и тряска вгоняли в безразличие, в сон. Земля была розовой, окрашенной выходами солей, но вдалеке она теряла свой цвет и сливалась с мглистым небом.
Над барханами стоял теплый туман. Небо долго оставалось скучным, без солнца, но в нем и теперь угадывалась далекая и незримая еще голубизна. Ризаев заявил, что к полудню небо очистится и снова станет жарко. И точно, вскоре день повеселел.
И жизнь в пустыне с приходом солнца сразу оживилась. Испуганные шумом мотора, повыскакивали из своих норок песчанки и суслики. На песке замелькали искорки ящериц. Когда же повстречался грузовик — старый, помятый и серый от пыли, громыхавший на ходу всеми своими цепями и разболтанными бортами, — оба водителя, и Садыков, и тот, другой, — затормозили, чтобы перекинуться по обычаю пустыни, словом.
У Мещеряка, сидевшего рядом с Садыковым, было такое чувство, словно вот–вот на гребне одного из барханов появится всадник. Тот будет прямо сидеть в седле на тонконогом жеребце и к его седлу будет приторочен корук — длинный шест с волосяным арканом. Когда всадник настигнет врага, он ловко набросит корук ему на шею, стащит с седла и с позором поволочит его по земле. Ведь именно так всегда поступали басмачи.
Но тут же Мещеряк подумал о том, что времена изменились, и люди Ачил–бека вряд ли станут пользоваться таким устаревшим оружием. У них теперь наверняка были и немецкие «шмайсеры», и парабеллумы, которые куда лучше маузеров времен гражданской войны, и что вместо того, чтобы с гиком, свистом и криками «Алла!..» скакать по пустыне, они постараются действовать исподтишка. А если нет, то он, Мещеряк, ни черта не понимает в этом деле и ему надобно срочно менять профессию…
Вместо всадника Мещеряк увидел на гребне бархана одинокого верблюда. Тот стоял, расставив ноги треугольником. Потом Мещеряк увидел еще одного, второго, третьего…
Пески неожиданно кончились, — впереди расстилался слепящий такыр.
Стала видна и кибитка, черневшая у кромки песков. Вокруг нее тоже стояли в задумчивом оцепенении одногорбые верблюды. Были они все облезлые, с вылинявшей шерстью, и казались старыми, немощными, напоминая городскому жителю пыльные, выброшенные на чердак кушетки, из которых торчат пружины и клочья серой паты. Но верблюды были живыми, они двигались.