Касымов поспешил к этой вмятине и уже отсюда увидел неряшливые лыжные следы подъема елочкой: кто-то был здесь еще. "Ах, да, Синьковский... Но зачем он поднимался вверх?" - обожгла вдруг мысль.
Сумерки в горах надвинулись быстро, и все расчеты, которые до него списал со снежной площадки Синьковский, пришлось переписывать уже при помощи электрического фонаря. Касымов, правда, был более добросовестен: он выписал еще одну строчку, которую не заметил или не хотел записать Синьковский: "Прибор УК".
С утра до обеда следующего дня Касымов возился на месте происшествия: что-то замерял, рассчитывал, делал какие-то записи, и все это спокойно и невозмутимо, несмотря на подтрунивания Ворончука.
- Ну, что? Думаешь, твой Синьковский злоумышленник? Ведь убедились, что он чист? - не унимался лейтенант.
- Да, пожалуй, только зачем же он все-таки поднимался наверх? Неужели из-за расчетов?
- Да, Женя, вот тебе и агент зарубежной фирмы, а? - продолжал иронизировать Ворончук.
- А ты-то разбираешься в этих записях? Вот поэтому давай помолчим.
Через неделю Касымов долго беседовал с заведующим лабораторией Нестором Вараткановым, с любопытством наблюдая, как меняется на глазах его полное добродушное лицо. Тот долго не мог прийти в себя, а в конце разговора как-то растерянно усмехнулся:
- А мы уже и чествовать его собрались...
Он имел в виду Синьковского.
Пришло время поговорить с Синьковским.
"Трус, жалкий трус!" - хотелось крикнуть Женису в это наглое и в то же время заискивающее лицо. Испугавшись, что ему могут "пришить большее" (он так и сказал), Синьковский рассказал обо всем с мельчайшими и гнусными подробностями, спеша и брызгая слюной, стараясь гаденькой откровенностью уверить следователя в своей искренности. Он даже выкладывал свои низменные мысли о женщине, с которой собирался связать жизнь.
Быть может, спасло его от уголовного наказания то, что он не успел восторжествовать и присвоить труд Сережи Панина, добиться внимания со стороны женщины, которую он мысленно уже купил, как красивую вещь, а может, спустя неделю, отделавшись только легким неприятным разговором, он яростно сожалел, что чересчур испугался и дал себя провести этому молоденькому следователю? Об этих подробностях трудно судить, но ясно, что законы общечеловеческой морали и нравственности для таких людей не существуют. Они втаптывают их, как Синьковский втоптал ногами снег у расчетов погибшего товарища.
Н.АХМЕТОВ,
старший лейтенант милиции
"ШУТКА"
Вторые сутки беснуется пурга. Снег забил дороги. Все потонуло в белой мгле. Вторые сутки не прилетают самолеты. Ураганный ветер оборвал провода, нарушилась телефонная связь. И только по радио райцентр мог разговаривать с городом. Казалось, вся жизнь в поселке замерла в эту вьюжную пору: в двух шагах ничего не видно - ни пройти, ни проехать.