— Ишь как заговорил, — склонился к уху друга один из бывших морпехов, стоявших неподалёку в прибывающей толпе ладожан. — Государь…
— Сдаётся мне, полковник оставит-таки нас тут ещё на год, это самое меньшее, — скрипнул зубами второй.
— Что вы думаете по этому поводу? — продолжал Смирнов, обращаясь к молодым ангарцам, стараясь также, чтобы и местный люд его услышал. — Нужен ли столь худой мир? Нужно ли снова ждать тут, на карельской земле, шведского хозяина?
Молодёжь одобрительно зашумела, поддерживая своего начальника. Из толпы послышались гневные и язвительные выкрики, адресованные московским боярам. Находившиеся на дворе вперемежку ангарцы, стрельцы, мужики-обозники и местные крестьяне полностью поддержали порыв Андрея Валентиновича. А тот, чувствуя полную поддержку, указав на группу ладожан, воскликнул:
— Коли Москва отказывается от вас, то я предлагаю вам самим решить свою судьбу! Желаете ли вы бороться с врагом, помогая нам, или будете бежать с родной земли?
Ответом ему были возгласы крестьян, желавших с оружием в руках защищать родной край, а один пожилой ладожанин даже забрался на телегу и обратился к своим землякам:
— Ежели помните, яко блаженной памяти владыко корельский Сильвестр завещал нам ворогов земли родной и веры православной побивати, так нонче же сызнова беда пришла! Только государевы стрельцы свея погнали прочь, как отдали нас! Ещё раз отдали, как бывало! Тогда люд поднялся и сейгод подымется! Верно ли говорю я, корельцы?
— Верно, Матвей! Не желаем лютеранских попов терпеть! Пошто они иконы наши топчут?! Детей крестить нельзя! — раздались возбуждённые голоса.
Однако не все из присутствовавших разделяли общее возмущение и желание продолжать борьбу с врагом. Стоя в тени огромной сосны, двое офицеров лет сорока с кислыми лицами обозревали шумящую толпу разношёрстного народа и фигуры двоих выступавших, возвышающихся над ними.
— А Ленин на броневик, помнится, вставал… — с усмешкой проговорил один.
— Я надеюсь, Смирнов знает, что делает, — сказал второй. — Иначе такая каша заварится, что нам не расхлебать будет.
Бывшие морпехи не горели желанием продолжать воевать в глухих лесах Карелии, желая поскорее вернуться на берега Ангары, ставшей им вторым домом, к которому они успели прикипеть. Там сейчас находились их домашние очаги, их семьи, их дети, наконец. Терять лишний год, а то и более им совершенно не хотелось. После чёрного дня окончательного закрытия аномалии, когда люди потеряли всё то, что было им дорого, чувство привязанности к родным стало доминирующим. Вряд ли полковник этого не понимал.