Но я больше не нуждалась в словах.
– Вряд ли…
– Я люблю тебя. Особенно такую, как сейчас… Почему ты не хочешь понять… Я не могу поступать предательски по отношению к своей семье.
– А по отношению ко мне можешь?
– Настя, дело во многих вещах. Ты еще не забыла прежнюю жизнь, но здесь все иначе…
– Мы слишком разные, вот и все, – спокойно произнесла я, прячась за стандартную фразу, но, не удержавшись, добавила: – Твоя любовь слишком избирательна, а я хочу, чтобы человек, которому я готова отдать всю себя, за которым пойду в огонь и в воду, не стыдился меня, даже если вдруг окажется, что на моей ноге вовсе не хрустальная туфелька, а лапоть. Понятно?! – Нервы не выдержали напряжения, и вопрос я выкрикнула (вернее, это сделала за меня вселенская обида).
– Ты так говоришь, – тяжело вздохнул Павел, – потому что никогда не была на моем месте. Тебе не приходилось делать выбор, учитывая многие обстоятельства. Ты – Ланье. Подумай об этом. Не нужно меня судить сейчас, уверен, завтра или послезавтра ты иначе посмотришь на ситуацию. Ничего не поделаешь, люди делятся на тех, у кого есть достаток, и на тех, у кого его нет, и глупо отрицать, что это не влияет на чувства и отношения.
– Я не хочу это слушать!
– Настя, я люблю тебя. Мы должны встретиться…
– Но я больше не люблю тебя, извини… Прощай, – ответила я и нажала кнопку.
«Не нужно меня любить, Павел. Так любить не нужно…»
В столовой сидела Нина Филипповна. Она пила чай и делала пометки в пухлом ежедневнике. Один взгляд на нее успокаивал: длинные каштановые волосы, частично собранные на затылке, глаза цвета корицы (глубокие, внимательные), прямой нос, бледно-розовые губы, покрытые лишь блеском, тонкие руки, как у пианистки (почему-то мне подумалось, что у всех пианисток должны быть именно такие). Из украшений – лишь круглый плоский медальон на серебряной цепочке и маленькие сережки с коричневыми камушками.
– Как у тебя дела? – оторвавшись от записей, с мягкой улыбкой спросила она.
– Так себе, – честно ответила я.
– Дела сердечные… – щеки Нины Филипповны порозовели. – Я понимаю. Но ты не расстраивайся, все образуется.
– В общем-то, уже образовалось, потому что я начала новую жизнь, – усаживаясь напротив, ответила я. И моей твердости в тот момент позавидовала бы даже бабушка.
Слова Павла оставили неприятный осадок в душе. Мысли-пчелы кружили в голове и жужжали: «Он считает, будто вжившись в почетную роль наследницы Ланье, я и сама на многое стану смотреть иначе. Нет, я не предам. Никогда. И если мне придется выбирать, я не струшу».
– Ты молодец, – кивнула Нина Филипповна. – Я бы так не смогла.