– Э-э... ну да, – согласился Опупин.
– Да-да, да! – поспешно добавил Марси.
Ревень снова двинулся в путь; его кривые голенастые ноги, на каждой из которых было ровно по сорок семь пальцев, скрюченных артритом, торжественно бухали по лесному перегною.
– Ширнуться не хотите? – внезапно спросил он, но хрюкки, услыхав незнакомое слово, испуганно промолчали. – Не хотите – как хотите. – Ревень развел руками. – Завязали, что ль? И то верно... На днях и я завязал; кожа уж слишком огрубела: пока дозу загонишь, пять иголок сломаешь. Н-да, старею, старею. Силы уже не те.
С этими словами он молодецким ударом обрушил на землю столетний дуб. От толчка хрюкки попадали; Ревень, ухая, как потревоженный филин, разыскал их среди терновых кустов и с извинениями водрузил обратно.
– Слушайте, – вдруг встревожился он, – а вы, может, того?
– Чего? – испугался Опупин, выдергивая из носа колючку.
– Трезвенники? – Ревень испуганно замер. – Тогда нам не по пути, извините.
– Да какие ж мы трезвенники, упаси бог! – закричал Марси. – Да в нашем краю трезвенников это самое... в расход и точка!
Ревень довольно ухнул.
– Молодцы! А то есть здесь такие... Сарукан для примера. Раньше-то мы с ним были – ого-го! На спор пили. Он литр – я литр. Он литр – я литр. А теперь? Заносчивый стал, не курит, не пьет. Цирроз у него какой-то в гостях уже два года, вот из-за него и не пьет. Нет, ну вы видали такого дурачка?
– У моего папочки тоже как-то гостил Цирроз, – поделился воспоминаниями Марси.
– Как? – не поверил Опупин. – И у моего! И у деда с бабкой, и у внучки! А потом она заимела от этого Цирроза троих детей, и дедушка выставил ее за дверь.
– Помню, – Марси дернул себя за ухо. – Одним из этих детей был ты.
– Ну да! – согласился Опупин. – А вторым – ты, а третьим – наш папа.
Потрясенный Ревень остановился.
– Это как... – прогудел он. – Выходит, папа был вашим братом?
– Безусловно! – кивнул Опупин. – Мы единоутробные братья-близнецы!
В голове великана заскрипели шестеренки.
– Не пытайся понять, – сказал Опупин. – Мы сами еще толком в этой ситуации не разобрались.
Некоторое время Ревень шагал, ухая и рокоча на своем языке. Потом вдруг остановился и шумно поскреб лысый затылок; на хрюкков посыпались крупные, пахнущие живицей опилки.
– Слушайте, – проникновенно сказал донт. – Я вот подумал... Сарукан этот и прочее... ладно... Я вот что хотел... Вы там, за лесом, может, встречали одну такую донтицу по фамилии Козловски?
– Кого? – испугался Марси.
– Да жену мою! – пояснил великан. – В девичестве, до семисот лет, она была Курвинская; может, встречали под этой фамилией? В последнем письме она писала, что исполняет стриптиз в каком-то кафе на Монмартре...