Когда они отдышались и немного успокоились, Брет достал одеяло. Они укрылись, и через несколько секунд Мона уснула в его объятиях.
Перед рассветом Брет поцелуем разбудил Мону, блаженно спавшую у него на груди, и они снова любили друг друга.
На этот раз все происходило медленнее, увереннее и было не столько предъявлением прав друг на друга, сколько их подтверждением.
На смену яростной страсти пришла глубокая нежность. Брет нашел способ без слов сказать Моне, что она прекрасна, неповторима, желанна и доставляет ему огромное наслаждение.
Когда все осталось позади и Мона лежала в его объятиях, Брет прижался подбородком к ее макушке, положил руку на грудь и лениво спросил:
— Где бы ты хотела жить?
— Жить? — повторила она, с трудом выходя из транса и возвращаясь к действительности.
— Я думаю, ты не захочешь остаться в пент-хаусе. Может быть, уступить его Хаббарду в ка-честве утешительного приза? Конечно, если он все еще хочет туда переехать.
Тело Моны инстинктивно напряглось. Почувствовав это, он с неожиданной резкостью спросил:
— Неужели ты все еще хочешь вернуться к нему?
Мона высвободилась из его объятий и рывком села.
— Я должна. — В ее голосе слышалась решимость.
— После всего, что было между нами?
— Я говорила тебе, что не покину Рика, пока нужна ему.
Он сел рядом и провел ладонью по своим спутанным темным волосам. Нет, это невозможно. Невероятно.
— Я не отпущу тебя, — сквозь зубы произнес Брет.
— Ты помешаешь мне только одним способом: если будешь держать в тюрьме до конца жизни. А это невозможно.
Он сменил тактику.
— А ты уверена, что будешь нужна Хаббарду после случившегося?
Мона, знавшая, что ради нее Рик готов на любой обман, ответила без колебаний:
— Да, уверена. Ты сам сказал, что он ©держим мной.
— Никто не может быть уверен в одержимости другого, — возразил Брет, а затем хрипло добавил: — Черт побери, ты считаешь себя виноватой в его мании, но не хочешь отвечать за мою.
— Я не считаю себя виноватой. Тут дело в другом.
— В чем же? То, что ты провела ночь в моей постели, все изменило. Когда он узнает…
— Он не должен ничего узнать, Ради его же блага, — прервала его Мона. — Если ты приве-зешь меня до того, как он хватится…
— Я никогда этого не сделаю. А если ты вернешься и ничего не скажешь Хаббарду, я сам раскрою ему глаза. — Хотя тон Брета был спокойным, в его словах таилась угроза.
— Ты только причинишь ему лишнюю боль, но ничего не изменишь…
— Не могу поверить, что ночь, проведенная в моей постели, ничего не изменит.
— Нам будет намного труднее, но все останется по-прежнему. Рик прикован к креслу, и я нужна ему.