Наконец мама пришла за мной, и с ее помощью я доплелась до дома, все так же со связанными ногами. В первый же вечер в семейной хижине отец спросил меня: «Ну и как ты?» Наверное, он имел в виду, как я воспринимаю свое новое, «взрослое» положение. Я не могла думать ни о чем, кроме сильной боли между ногами, но мне тогда было едва ли больше пяти лет, так что в ответ на его вопрос я лишь молча улыбнулась. Что я понимала в положении «взрослой женщины»? Впрочем, тогда я и сама не сознавала, что уже многое знаю о жизни женщины в Африке: главное, нужно жить тихо и страдать, как дитя, — покорно и беспомощно.
Ноги у меня оставались связанными больше месяца, чтобы затянулась рана. Мама то и дело напоминала мне, чтобы я не бегала и не прыгала, так что я только еле-еле переступала с ноги на ногу. Если вспомнить, что я всегда была очень подвижной и непоседливой — бегала, как гепард, лазила по деревьям, перепрыгивала через большие камни, — сидеть вот так, почти неподвижно, когда мои братишки и сестренки носились вокруг и играли, было почти невыносимо. И это еще больше усиливало мои страдания. Но я и на палец не сдвигалась с места — так силен был страх, что мне придется проходить всю процедуру заново. Раз в неделю мама проверяла, как заживает рана. Когда сняли путы, связывавшие мне ноги, я впервые смогла взглянуть на себя. И обнаружила полоску кожи, совершенно гладкую, если не считать идущего посередине шрама, вроде застежки-молнии. И эта «молния» была плотно застегнута. Мои половые органы были запечатаны накрепко, и ни один мужчина не сможет проникнуть туда до моей первой брачной ночи, когда муж либо разрежет эту преграду ножом, либо просто разорвет руками.
Как только я смогла ходить, я пошла и сделала одно дело. О нем я думала каждый день, пока лежала в своей хижине, все долгие недели с того самого дня, когда старуха искалечила меня. Дело состояло в том, чтобы вернуться к камню, на котором меня принесли в жертву, и посмотреть, лежат ли еще там мои гениталии. Ничего там не было. Вне всякого сомнения, их съели грифы или гиены, падалыцики, которые в Африке замыкают круг жизни. Роль этих животных состоит в том, чтобы очищать окружающее от отбросов, печальных свидетельств суровой жизни в пустыне.
Несмотря на то что обрезание принесло мне физические страдания, я еще легко отделалась. Все могло обернуться куда хуже, как нередко бывало у других девочек. Скитаясь по Сомали, мы встречались с семьями то одного, то другого кочевника, и я играла с их дочерьми. А позднее мы встречались с той же семьей снова, и кого-то из девочек недоставало. Почему — правды об этом никто и никогда не говорил. О них вообще ничего не говорили. Они стали жертвами обрезания: погибли от кровотечения, от болевого шока, от заражения крови, от столбняка. Чему же тут удивляться, если вспомнить, в каких условиях совершается операция. Что поистине удивительно — это то, что