— Ты молодец, Уорис, только не спеши так.
Я уже выучила алфавит и приступила к основам английского языка, когда дядя обнаружил, что по вечерам я тайком убегаю из дому. Он пришел в ярость из-за того, что я его ослушалась, и положил конец моим занятиям всего лишь через пару недель после их начала.
Пусть я теперь не могла ходить в школу, все равно я брала книги у двоюродной сестры и пыталась самостоятельно научиться читать. Мне не разрешали смотреть телевизор вместе со всеми, но я нет-нет да и устраивалась возле двери, вслушиваясь в английскую речь и стараясь понять, о чем говорят. Вот так все и шло до тех пор, пока однажды тетя Маруим не позвала меня (а я тогда как раз убирала).
— Уорис, подойди ко мне, когда закончишь там, наверху. Я должна тебе что-то сказать.
Я заправляла постели и, покончив с этим, спустилась в гостиную, где у камина стояла тетя. — Да?
— Мне сегодня звонили из Сомали. Э-э… Как зовут твоего младшего брата?
— Али?
— Нет, самого младшего, того малыша с седыми волосами.
— Старик? Ты говоришь о Старике?
— Да. Старик и твоя старшая сестра, Аман… Так вот, я тебе соболезную. Они оба умерли.
Я ушам своим не могла поверить. Я уставилась на тетю: то ли она шутит, то ли страшно рассердилась за что-то и хочет наказать меня, рассказывая такие жуткие вещи. Но ее лицо ничего не выражало, на нем ничего нельзя было прочесть. «Наверное, это все-таки правда, зачем бы ей такое говорить? Но как это может быть?» Я застыла на месте и не могла пошевелиться. Потом ноги у меня подкосились, и я опустилась на белый диван. Мне даже не пришло в голову спросить, что же произошло. Кажется, тетя что-то говорила — наверное, объясняла подробности страшных событий; я же слышала только глухой шум в ушах. Спотыкаясь на одеревеневших ногах, я как зомби поднялась в свою комнату на четвертом этаже.
Остаток дня я пролежала без движения в крошечной комнатке под самой крышей (там со мной жила еще младшая двоюродная сестра). Старика и Аман больше нет! Как это может быть? Я покинула родную страну, лишив себя возможности видеть брата и сестру, а теперь никогда больше не увижу ни одного, ни другую. Аман, самая сильная! Старик, самый умный! Мне казалось невозможным, чтобы они умерли, — а уж если они умерли, что же это сулило нам, остальным, у кого не было таких способностей?
Тем вечером я пришла к выводу, что не хочу страдать и дальше. Ни одна из надежд, которые я лелеяла, пускаясь ранним утром из отчего дома в неизвестность, не сбылась. Теперь, два года спустя, я страшно тосковала по своей семье, и мысль о том, что двое из нее покинули нас навсегда, была для меня невыносима. Я спустилась вниз, в кухню, открыла ящик и достала большой мясницкий нож. Зажав его в руке, я снова поднялась в комнату. Но пока я лежала там, набираясь храбрости, чтобы вонзить в себя нож, я все время думала о маме. Бедная моя! Я на этой неделе потеряла двух близких людей, а она потеряет сразу троих. Это казалось таким несправедливым, что я невольно отложила нож на прикроватный столик и уставилась в потолок. Я уж и позабыла про этот нож, когда позднее двоюродная сестра Басма заглянула проведать меня. Она с ужасом посмотрела на нож.