У меня такая грандиозная возможность сняться в кино!
Не час и не два я уговаривала и умоляла ее, и в конце концов она уступила — за день до намеченного отлета в Марокко. Я сфотографировалась, и мы вдвоем пошли на почту. Через час я держала в руках паспорт Великобритании. Но по пути домой Мэрилин сходила с ума от страха.
— Не тревожься ты так, Мэрилин, — то и дело повторяла.
— Не бойся, все будет хорошо. Надо только верить в это.
— В задницу тебя с твоей верой! Лично я верю в то, что стоит произойти одному дурацкому недоразумению, и вся моя жизнь пойдет под откос.
Тем вечером мы пошли ночевать в дом ее матери. Я предложила взять напрокат какие-нибудь видео, купить что-то из китайской кухни и попировать. Но когда мы добрались до дома, где жила Мэрилин, она сказала:
— Я не могу, Уорис. Слишком рискованно. Отдай мне паспорт. — Я с грустью отдала ей документ, понимая, что вместе с ним моя кинокарьера улетучивается в мир грез. — Сиди здесь, а я спрячу его, — распорядилась Мэрилин и ушла с паспортом в свою комнату.
— О'кей, подруга, — сказала я. — Раз ты так считаешь, не о чем и спорить. Если ты думаешь, что могут быть неприятности, значит, мы не станем этого делать.
Однако ночью, как только она уснула, я стала планомерно обыскивать комнату. У Мэрилин были сотни книг, и я подумала, что паспорт непременно спрятан где-то среди них. Я брала книги одну за другой и встряхивала. Рано утром за мной должна была прийти сюда машина — отвезти в аэропорт, так что я торопилась. И вдруг к моим ногам упал паспорт! Я тихонько подняла его, засунула в свой рюкзачок и легла в постель. Утром мне удалось проснуться и бесшумно выскользнуть из дому, прежде чем подошла машина: шофер позвонил бы в дверь и всех разбудил. На улице было прохладно, но я, дрожа, стояла на тротуаре до семи часов. Мы поехали в Хитроу.
Выехать из Англии было несложно. В Марокко моя карьера киноактрисы состояла в съемках пары эпизодов, где я по сценарию изображала «одну из красавиц, лежащих возле бассейна». Потом был еще один эпизод: мы сидели в том самом фантастическом доме в Касабланке и пили чай, но почему-то все женщины были голые. Джеймс Бонд свалился в комнату сверху, проломив эту несчастную крышу, а мы все вскинули руки, закрывая лица, и завопили: «Ах, ох, о Аллах!» И все же я думала: «Ладно, жаловаться не на что. Раз уж мне досталась роль без слов, значит, не нужно хотя бы переживать из-за того, что я не умею читать».
В свободное время мы слонялись по дому, сидели у бассейна, снова и снова ели — короче говоря, отдыхали, как могли. Я все время проводила на солнце — так приятно было снова увидеть его после стольких лет жизни в туманном Лондоне. Чаще всего я была в одиночестве, потому что не знала, как вести себя с киношниками. Они все были такими красивыми, даже страшно подойти, все прекрасно говорили по-английски, все знали друг друга. Они только и говорили, что о съемках то одного фильма, то другого. А я была в восторге оттого, что снова попала в Африку. По вечерам я выходила посидеть с «матушками», которые готовили обед своим семьям. Я не знаю арабского языка, но мы улыбались друг другу, потом я говорила одно-два слова по-арабски, они — одно-два по-английски, и мы все вместе смеялись.