Постояв перед стеклянной перегородкой, он вошел и принялся лихорадочно рыться в документах Ирис. Он просматривал бумаги у нее на столе, письма, сваленные в ящики… На самом деле он сам точно не знал, что ищет. Какую-нибудь улику, указывающую на связь Ирис с пропажей документов. Но чем дальше, тем больше он убеждался, насколько все это глупо и неуместно.
Внезапно дверь кабинета распахнулась, и Ари увидел Жиля Дюбуа.
— Что вы здесь творите, Маккензи?
— Где Ирис? — спросил он, игнорируя вопрос.
— Она позвонила утром и сказала, что больна. Но вы не ответили на мой вопрос. Что вы здесь забыли? Вы до понедельника на больничном… Здесь вам делать нечего.
Ари в последний раз оглядел кабинет:
— Вы правы. Здесь мне делать нечего.
Он покинул комнату, не потрудившись попрощаться с начальником, и вышел на улицу.
Оказавшись снаружи, он нервно закурил и посмотрел на экран мобильного. Ари надеялся, что Ирис прислала ему сообщение. Нет, по-прежнему ничего. А это уже настораживало. Теперь он разрывался между беспокойством и яростью. Либо с ней что-то случилось, либо она их предала. Второе казалось ему просто невероятным. Но хуже всего было оставаться в неведении.
Он садился в машину, когда зазвонил телефон и на дисплее высветился номер Кшиштофа.
— Ну как?
— Ирис пропала.
— Твою мать.
— Она позвонила утром и сказалась больной. Я к ней.
— О’кей. Я освободился, сейчас буду.
Ари нажал кнопку отбоя и повел MG-B по пустынным улицам Левалуа.
Каролину Левин разбудил крик обезьянки, сидевшей на дереве.
Она не сразу до конца осознала, что произошло. Эрик исчез. Она одна, среди джунглей Амазонки, без всего, что помогло бы ей выжить.
Но, несмотря на усталость — она проспала не больше трех часов, — страх, голод, жажду, отчаяние, она сдержала уже подступившие к горлу рыдания. Хватит хныкать. Пора действовать.
Чтобы собраться с духом, она вспомнила обо всем, чем они пожертвовали, и о надеждах, которые возлагали на эту проклятую работу за границей. Обо всем, о чем они мечтали вместе. О доме, который собирались построить, как только вернутся во Францию. О будущем ребенке… Они придумывали для него имена. Каролина уже представляла себе, как обставит комнаты. В большой гостиной поместится пианино ее родителей, там они будут устраивать приемы для друзей. В спальне будет просторная кровать, куда больше, чем та, что была в их нелепой съемной квартирке в Девятнадцатом округе. Ну а в детской, конечно же, деревянные игрушки, настоящие, старинные, а в кроватке — куча плюшевых зверушек…
Сколько раз они говорили об этом, ни на минуту не сомневаясь, что так все и будет! Что здесь такого безумного, недостижимого, чрезмерного? Они мечтали о простом счастье, на которое имели полное право. Оба они многое отдали, чтобы этого добиться, достигнуть того, во что уже не верил никто из их друзей: создать семью. Не больше и не меньше. Пусть это вышло из моды, превратилось в анахронизм, пусть их большая любовь многим казалась смешной: они видели в ней всего лишь юношескую иллюзию. Зато сама Каролина ни в чем не сомневалась.