— Этого ты не понимаешь, — повторила бабка.
Может быть, не понимаю. Но клянусь головой, этого не понимает и бабушка, и именно поэтому мне чем дальше, тем больше хотелось знать, что же это за вещи, которых не понимает даже бабушка, а она ведь живет на свете уже почти что семьдесят восемь лет! Я приставала к ней с вопросами, но, конечно, напрасно.
— Ох, бедные сиротки! — расплакалась вдруг бабушка. — Какая никакая, а все-таки мать… Если б еще отец, а то ведь мать помирает у бедняжек…
Я пулей вылетела из квартиры. На лестнице уже никого не было, только снизу доносились тихие женские голоса. Ноги у меня стали тяжелые, весом с центнер, я едва передвигала их, входя к соседям в раскрытую дверь. В квартире стояла мертвая тишина. Даже Рудко не плакал. Я заглянула в кухню. За столом в зимнем пальто сидел их отец. И смотрел прямо на меня. Я окаменела.
— Я любил ее, — сказал он, не спуская с меня страшного неподвижного взгляда.
А мне почудилось, что смотрит он не на меня, а на дверь, словно ждет, чтоб пришел еще кто-нибудь, кому бы он мог еще раз сказать это. Наверное, я не ошиблась, потому что направление его взгляда не изменилось даже тогда, когда мне наконец удалось сдвинуться с места. Но то, что он говорил, не могло быть правдой. Я ведь сплю у них за стеной и знаю, что это не могло быть правдой.
Дети были в комнате и выглядели обычно. Рудко сидел на тахте, раздвинув ножки и выпрямив спинку. Сонечка держала его за ручки, чтобы он не ткнулся носом, потому что сам он еще не умеет сидеть. Петер ничего не делал, просто стоял возле шкафа. Дети, короче, выглядели обычно. Но комната! Комната была в абсолютном порядке, такой я ее не видела с сотворения мира и с тех пор, как хожу к ним.
— Ой, — сказала я, — как у вас тут красиво.
Это было глупо и бессмысленно. Не успела я договорить, как меня охватил беспричинный страх, злое предчувствие, которое тут же и подтвердилось.
— Правда? — повернулась Сонечка ко мне. — Правда, у нас красиво? Мама с самого утра убиралась. И в шкафу все разобрала. Посмотри!
Она поспешно уложила Рудка в колясочку и побежала к шкафу, чтобы открыть его и показать мне порядок. Но на полдороге она остановилась и трагически подняла руки к щекам.
— А знаешь, что потом случилось? — Она важно покивала головой. — Мамочка переоделась и умерла. Правда!
Она сосредоточенно посмотрела мне в глаза и вдруг обиделась и сказала, как иногда говорила я, рассказывая сказки:
— Ты мне не веришь, а это правда. Правда, Петер? Умерла. Не тут, а наверху, в прачечной. Ведь это правда, Петер?