Единственная (Ярункова) - страница 137

— А я уж испугалась, подумала, что ты собрался просить моей руки, — глупо пошутила я — они меня застигли врасплох, и я не могла опомниться.

— Наоборот! — блеснул папка золотым зубом. — Ты с детства обещала, что выйдешь за меня замуж, и сегодня я возвращаю тебе слово. Ты свободна.

О господи! Странные шуточки… И не очень смешные.

— Нет уж, ты себе маму оставь, — выстрелила я в цель. — Для меня ты недостаточно молод. Оставь-ка ты себе маму и отдай ей этот букет.

Едва договорив, я так и замерла — ох, это могло плохо кончиться! Как все попытки в этом направлении. К тому же я не совсем ориентировалась в их теперешних отношениях, потому что, как известно, несколько отбилась от дома да тем временем происходили и другие трагические события. Но, по-моему, они уже начали разговаривать друг с другом. Не могли не разговаривать — надо же им было строить планы против меня, когда я убежала. А что они строили планы — это ясно, как ясно и то, что и действуют они против меня по плану. Осторожнее, чем раньше. Кое с чем они примирились. На первый взгляд это незаметно, но я все чувствую своим радаром — он у меня с детства на них настроен. Я поняла это, например, по розовому зонтику, который мама положила мне на постель: зонтик был не детский, а дамский, с длинной, модерной ручкой. Все я могу нащупать своим радаром, за исключением того, что касается их развода. Они так маскируются, что их ни один радар на свете не возьмет. И теперь, брякнув про букет, я, пока бабушка угощала меня тертыми картофельными оладьями, своим подарком, вся тряслась: что они теперь сделают?..

Тут-то папка и показал себя гораздо мудрее, чем я думала. Он, видите ли, умеет быть великолепным, когда хочет. Взяв букет, он открутил проволочки, отсчитал семь белых гвоздик и подал их маме. Остальные семь с пятнадцатой алой оставил мне.

— Верно, — промолвил он, — это ведь и мамин праздник. И прежде всего ее.

Он обнял ее за плечи, и — мамочки! — она покраснела! Не густо, совсем немножко порозовела, но с этим белым букетиком они выглядели божественно. Совсем не как родители, а как новобрачные!

— Ну, — отец быстро взглянул на часы, — мне пора. Пока, Олик! Отныне и навсегда да будет с тобой все счастье мира!

Он поцеловал меня, без чего я могла обойтись, и исчез.

Мама вздохнула и пошла поставить гвоздики в вазу. Бабушка, как гусыня воду, отряхнула с себя праздничное настроение, засуетилась по квартире, начала выгонять меня из постели: опоздаю, мол, в школу.

Ну какой с ними праздник? Я включила радио на полную мощность. Когда оно орет, как-то спокойнее одеваешься. Надела я красные вельветовые брюки, светлые туфли, на майку — мамин мохнатый свитер и куртку. На голову ничего. Не нужно. Дождь идет.