– Нашла время, чтобы спросить, – проворчала она и, откинув одеяло, села на своей полке. Отдернула шторки на окне и налила в стакан, оставшийся после вечернего чаепития, воды.
За окном занимался рассвет – было еще очень рано, и солнце только-только окрашивало в розовый зеленые кроны деревьев. Марина тоже слезла вниз – после Ростова они ехали одни в купе, и можно было расположиться с удобством.
– Сходить за кофе? – Предложила, позевывая.
– Я сама.
Женя взяла со столика пачку сигарет, нащупала в кармане шортов зажигалку, и вышла в коридор. Через пять минут вернулась – пропахшая дымом, зато с двумя стаканами кофе в мельхиоровых подстаканниках.
– Ты слишком много куришь, – заметила Марина, сидящая на полке, по-турецки скрестив ноги.
Женя ничего не ответила. Села напротив, отхлебнула из своего стакана, и задумчиво посмотрела на Марину.
– Знаешь, кто это был, там, на вокзале? – Неожиданно для себя самой спросила она.
– Кто?
– Ксюха. Мы учились вместе в институте. И она встречалась с моим парнем. А потом она встречалась с Лёкой.
Она даже рассмеялась, видя, как расширяются Маринины глаза, и приоткрывается рот.
– Она что, тоже?…
– Лесбиянка? Нет, не думаю. После Лёки у неё женщин не было, да и с Лёкой роман был наверняка только для того, чтобы меня позлить. Когда Виталик ушел от неё ко мне, она страшно злилась, и ненавидела меня. Именно она тогда открыла мне правду о Лёке.
– Какую правду? – Маринины глаза по-прежнему были расширены, она даже о кофе забыла – внимательно слушала, внимая каждому Жениному слову.
– Что Лёка встречается с девушками.
– Но я думала, ты знала.
– Нет. Не знала.
Она улыбнулась жалко, прикрыв на секунду глаза и вспоминая, в какой кошмар превратилась её жизнь после того, как Ксюха спокойно и безжалостно сняла с неё розовые очки и растоптала подошвами грязных кроссовок. Как трудно было учиться жить без Лёки. Приучать себя к мысли, что она больше – не друг. А предатель.
– Тяжко было, – продолжила Женя, – так что Ксюха своего добилась.
– Вы поссорились?
Нет. Не поссорились. Я просто не смогла больше быть с ней рядом, не смогла видеть её, и вообще – выносить. И вычеркнула её из своей жизни. Но она не ушла, осталась незримо рядом, и пришла на помощь, когда это было так нужно.
Женина улыбка изменилась, из жалкой превратившись в мечтательную. Она вспомнила, как Лёка тащила её на себе в общагу, и потом – вверх по лестнице. Как укладывала спать, и укутывала одеялом. А потом пришло утро.
Первое, что увидела Женька, когда проснулась, были настороженные чертята, застывшие в синих глазищах на встревоженном уставшем лице. Она осторожно пошевелила ногами. Боли не было, хоть и каждое движение давалось с трудом. Женька осторожно огляделась и поняла, что лежит в собственной постели, укрытая как минимум тремя одеялами, а напротив, на Ксюхиной кровати, сидит осунувшаяся и какая-то бледная Лёка.