— Умереть? Чтобы сохранить нынешнюю порочную систему, которая только жиреет за счет подобных жертвоприношений? Чтобы оставить таких ископаемых типов, как М’Каслри, на их нынешних постах? Теперь все ясно. Это просто заговор против молодежи, чтобы она не смогла расстроить планы стариков.
— Сейчас ты говоришь, как радикал. — Мать взглянула на него с обидой и жестко добавила: — Ты так говоришь о М’Каслри, потому что в душе уважаешь его. Он — великий человек. Ты не слушал его выступление, потому что боялся, что он убедит тебя. И теперь несешь всякий вздор, какой только приходит тебе в голову.
Муж погладил ее по руке.
— Всем нам случалось говорить глупости и в спокойные, мирные дни, Грет, — напомнил он ей. — Мы не были реалистами. О Боже, я боюсь, что мы все еще не избавились от иллюзий. Я уверен, Норм, если бы ты сегодня увидел искренность и страдание на лице М’Каслри, ты бы совсем по-другому отнесся к нему.
Старик начал успокаиваться и говорил уже почти веселым тоном. Нервная улыбка снова появилась на его лице. Норм понял. Его отец, который терпеть не мог ссор, решил, что этот спор уже почти закончился и наступило затишье.
Норм увидел, как отец бойко подбежал к панели телеконтактной связи.
— Хочу заметить, что они снова передают обращение М’Каслри. Послушаешь его, Норм? — спросил он.
Почувствовав легкую тошноту, Норм быстро вышел из комнаты.
Он лег на кровать, прислушался и облегченно вздохнул: вместо отвратительной дружеской, торжественной речи М’Каслри из гостиной до него доносились только невнятные шипящие звуки.
То, что сказала мама, было неправдой. М’Каслри не имел никакой власти над ним. Он был просто утомительным старым лицемером.
Норм повторил это себе несколько раз, остановив взгляд на голых стенах спальни. Эластичные полы скрадывали звуки шагов. И он обнаружил присутствие Элисоун только тогда, когда ее рука коснулась его плеча. Он не отшатнулся.
В комнате было темно. Только тусклый свет, проникавший сквозь дверь, позволял различать призрачные очертания мебели. Совещающиеся голоса доносились сюда из гостиной как неразборчивое, приглушенное жужжание. Было душно, и тошнотворный запах цветов напоминал похороны.
— Норм, — нежно сказала Элисоун, — ты знаешь, как обращаются с теми, кто идет на войну?
— Ну?
— Им разрешают все. Дают все, чего они только пожелают.
— Хорошо! Что дальше?
— Я думала, что… Ну, ладно. Мы смогли бы быть вместе намного раньше, чем предполагали. Мы могли бы делать все и получать удовольствие от всего, что в иных обстоятельствах оставалось бы запретом. Мы могли бы проверить на практике, действительно ли так интересны все те вещи, о которых нам говорили на наших секс-уроках.