Горенка была совсем крохотной три метра на четыре, чёрный потолок нависал низко, полки с рухлядью, матерые табуреты, сколоченные криво, но на совесть, скрипучие половицы, паутина по углам такая, какую можно сплести за долгие годы, сырость и тлен, разбросанные по полу еловые шишки, солома, широкая низкая лавка с каким-то брошенным на неё то ли тулупом, то ли армяком, а у крохотного косого окошка — лампада с огонечком, фителек еле видный, огонек слабенький — светло в горенке не от неё, а от луны, пробивающейся в окошко и в дыру потолочную. Низкий дубовый стол ближе к окошку.
И самое неожиданное для Ивана и необъяснимое, от чего он и дара речи лишился…
…Посреди стола сидел, скорчившись и обхватив двумя руками клюку, карлик Авварон Зурр бан-Тург в каком-то там воплощении кого-то… Иван прислонился к косяку, ноги у него подогнулись.
— Ну чего встал как вкопанный? — проворчал карлик и ткнул пальцем в дубовую табуретку. — Присаживайся, странник.
Вся злость и обида на карлика-обманщика куда-то подевались, улетучились. Иван теперь был рад любой живой душе.
Он уселся и стал ждать.
— Ночь передохнем здесь, — сказал Авварон. — А угрюм в путь.
Иван кивнул.
— Что, молчишь? Страшно?! — карлик явно злорадствовал. Не было в нём души, ох не было!
Иван почувствовал, что колдун потихоньку прощупывает его мозг. Он не стад ничего говорить, просто положил лучемёт на колени в выразительно поглядел в чёрные влажные глаза. Карлик всё понял, он уважал силу.
— Ну, давай, рассказывай! — проговорил Иван тихо и твёрдо.
— У себя на Земле будешь командовать! — озлобился Авварон. — Здесь не твой мир, Иван, не твой. Хочешь в нём уцелеть до поры до времени помалкивай да приглядывайся.
— Или ты всё выложишь прямо сейчас, — сказал Иван так же тихо и так же твёрдо, — или из этой избушки тебе не выбраться. Хватит водить меня за нос!
— Я мог бы вообще не возвращаться за тобой, понял?
Ушел бы через воронку, и дело с концом. А тебя барьер никогда бы не пропустил. Скажи спасибо! — Птичьи лапы карлика царапали темную поверхность стола, оставляя на ней белые отметины, с губы падала на балахон тягучая слюна.
«Почему он никогда не снимает капюшона, не откидывает его?» — подумал Иван ни с того ни с сего. И уставился на карлика, сидящего перед ним на столе и даже не пытающегося перебраться на лавку или табурет.
— Не твоего ума дело! — обиженно заявил Авварон.
Опять он читал мысли. Иван нахмурился.
— Ладно, слушай! — Авварон сгорбился, спрятал лапы под полы балахона.
— Я тебе кое-что расскажу. Но сперва условимся об одной вещи, ладно?