Но Врангель хотел воевать и принял меры. На фонарях и трамвайных столбах появились гроздья повешенных. Вешали даже за разбитое стекло в ресторане.
Тем временем политические авантюристы всех рангов и мастей, экс-министры упраздненного особого совещания, голодные, оставшиеся на мели «осважники» также упраздненного Врангелем пресловутого Освага, случайные репортеры бывших столичных газет — все они дни и ночи напролет сочиняли проекты «спасения России». Вся эта публика атаковывала пороги дворца главнокомандующего и чуть ли не на ходу штурмовала вагоны штабного поезда. Началась безобразная борьба за право на существование. На место одного ликвидируемого учреждения возникали десятки новых. Так, вместо Освага появились всевозможные пресс-бюро, инфоты, осоготы и т. п. «Ликвидации» сводились к бесконечным перебежкам ликвидируемых под новую вывеску, и были специалисты, ухитрявшиеся менять свою кожу по нескольку раз в течение одной весны и укладывать «ликвидационные» во все четыре кармана.
Не лучше обстояло дело и с организацией административного управлением. Крым и северная Таврия были наводнены отбросами старой царской администрации. В этом отношении наблюдалась картина полной реставрации, вплоть до ношения дореволюционной формы. О том, как относились к своим обязанностям эти администраторы, и писал в эти дни в своем рапорте на имя начальника штаба главнокомандующего полковник Бородин.
«Надзиратели, стражники, — писал он. — пьянствуют, дебоширят, бьют морды крестьянам, берут взятки, обещая за это освобождение от мобилизации и освобождение от ареста. Под арест же сажаются крестьяне не только без достаточных к тому поводов, но и с целью вымогательства.
Пристава смотрят сквозь пальцы на преступные деяния низших чинов, сами участвуя в попойках и в сокрытии преступлений.
Пристава, надзиратели, стражники, волостные старшины и старосты бездействуют и пристрастно относятся к зажиточным крестьянам, от которых можно кое-что получить «детишкам на молочишко». Это вызывает у крестьян ярко враждебное отношение к власти.
Население буквально стонет от произвола, от полной беззащитности, от распущенной, кикем и ничем не сдерживаемой офицерской и солдатской вольницы. Защиты у деревни нет никакой. Крестьянин является абсолютно бесправным существом и находится, можно сказать, вне закона…»
«Чиновники высокомерны, продажны, неспособны и бесчестны, — отмечали в своих корреспонденциях представители иностранной печати. — Они ничего не поняли в совершившемся, и в их глазах старая жизнь возобновляется после некоторого перерыва…»