Дундич внимательно слушал девушку- и скользил взглядом по ее охваченному легким загаром лицу.
— А где сейчас ваша мама? — спросил он, когда Катя замолкла.
— Если жива, то в Платовской.
Дундич задумался. Катя смотрела на него с тайной надеждой, что этот сильный, умный человек скажет ей то, что успокоит ее. И не ошиблась. По его лицу прошло злое выражение, веки дрогнули, голубые глаза потемнели. Но тут же, взглянув на девушку со своим обычным видом, он сказал:
— Вам нечего беспокоиться. Вас похитили. Другое дело — если б вы сами перебежали. Тогда бы ваша мама могла и пострадать.
— Вы уверены?
— Безусловно. И не задумывайтесь больше над этим… — Дундич улыбнулся. Глаза его весело заблестели. — Скажите, пожалуйста, Катя, вы тогда здорово испугались? Ну, когда мы вас схватили?
Она быстро посмотрела на него.
— Еще бы! Я бог знает что пережила… И потом этот Дерпа! Он так больно дерется.
— Рука тяжелая… Но, если не ошибаюсь, вы первая ударили его?
— Я защищалась…
— Давайте пройдемтесь немного, — попросил Дундич.
— Пойдемте в сад. Посидим на заднем крылечке, — предложила Катя. — Там чудесно. И на закат посмотрим.
Действительно, с крыльца открывался чудесный вид, и Дундич, любивший природу, залюбовался уходившей вдаль панорамой садов и степи. День угасал. Солнце садилось в дымчатую громаду огненных туч. Высоко в небе появился серебристый серп месяца. Последние лучи золотили кудрявые вершины каштанов. Среди них — «фиу-фить! фиу-фить!» — посвистывал скворец, словно вызывал кого-то на свидание.
Почти с каждой минутой становилось темнее, и вскоре на горизонте остались лишь затаившиеся черные тучи с протянувшейся снизу бледно-золотистой полоской. Из сада повеяло свежестью.
— Вам не холодно? — спросил Дундич.
— Нет.
— А то я схожу, бурку принесу.
— Ту самую? Нет, спасибо. Не надо. Мне сейчас нужно идти.
Если б Дундич мог видеть во тьме, он бы заметил, как вспыхнула девушка при этих словах. Ей вспомнились бешеная скачка в степи и крепко держащие ее сильные руки.
— Я все думаю, какой негодяй этот Красавин, — заговорил Дундич, прерывая молчание. — Как бы мне хотелось еще раз встретиться с ним! Ведь такая низость!..
— За редким исключением они всё-такие, — сказала Катя.
— А кого вы причисляете к редкому исключению?
— Людей, еще не понявших ни себя, ни того, что происходит.
«Умница!» — подумал Дундич.
Вблизи послышались шаги, и глуховатый голос тихо позвал:
— Сестрица, вы тут?
— Да. А что вам надо, товарищ Макогон? — спросила Катя, узнав ездового по голосу.
— Да бабка, что опухоль резали, принесла хлеб, яички, сметану… — сказал Макогон.