— Мертв! — воскликнул он.
Увидев смерть главаря, бандиты кинулись вон со двора, натыкаясь друг на друга.
Шатаясь от усталости, Франц и Джузеппе слезли с лошадей. Некоторые из ударов пьяных разбойников все же достигли цели. Но они все же смогли, не обращая внимания на свои раны поспешить на помощь своему господину. Ибо тот, убедившись, что Саккаро мертв, вдруг побледнел и закрыл глаза. Затем открыл их и произнес, делая усилия, чтобы не упасть:
— Похоже, я свел свои счеты.
Они сняли графа с лошади и положили на солому. Во двор вошли некоторые из оставшихся жителей. Один из них наклонился над графом.
— Я немного лекарь, — произнес он.
— Делай свое дело и побыстрей, — с трудом ответил граф.
Маленький черный человечек опустился на колени, расстегнул одежду графа и осмотрел его раны.
— Прочие раны — пустяки, — сказал он, — но вот рана в боку между третьим и четвертым ребрами проходит сквозь благородные части тела.
— Значит она смертельная? — спросил граф.
— Да, дело плохо. Даже мой учитель, профессор дон Игнацио Каррубио из Саламанкского университета, если бы был тут, сказал бы, что эта кинжальная рана, при нанесении которой кинжал прошел сквозь…
— К черту дона! Здесь ты, а не он, и ты мне ответь, сколько времени я ещё проживу.
— С Божьей помощью и моими заботами о вас… — Человечек задумался.
— Ну? Я ведь солдат. Говори, не бойся. Я проживу до…?
— До вечера, граф.
— Эй, Франц!
Подошел бедный рейтар: у него были слезы в глазах.
— Скачи в монастырь Жимо. Тамошний аббат — мой приятель. Попроси его прислать священника. Да поторопись, смерть ждать не любит.
Франц попросил Джузеппе приложить к нему компрессы смоченные водкой, затем поймал свежую лошадь, бродившую в округе, влез на неё и произнес:
— Мне лишь бы доехать…
Он дал шпоры и поскакал во всю прыть.
Графа Монтестрюка снова толпой окружили воспоминания. «Да», подумал он, когда стал осмысливать свою жизнь, «недаром говорят, что каждый возраст по-своему хорош. Правда, моя молодость слишком затянулась. А ведь только сейчас понимаешь, зачем жил: у меня есть сын и, значит, я умру лишь частично. Ведь в нем уже содержится часть моей души. Жаль только, что я унесу с собой то, что мог бы ему оставить. Но времени не осталось: я его беспутно растратил». Так думал граф Монтестрюк. И так думали и будут думать ещё многие на этой грешной земле, пока весь мир, наконец, не воспримет идею продолжения жизни в потомстве, как это в конце концов понял граф, и не сделают её сознательной целью жизни, а не просто своей биологической функцией.