— А как ваша жена относилась к португальцам?
— С симпатией. Почти всегда.
— А вы высказывали ей свое мнение?
— Насчет того, что мы не очень-то любим друг друга? Она это знала. Но надо сказать, что англичане друг к другу относятся и того хуже. Португальцы, по крайней мере, так она говорила, не презирают иностранцев, как англичане. А еще она говорила, что я предубежден против своих соотечественников, потому что постоянно общаюсь с проходимцами и убийцами.
— Но не могла же она симпатизировать всем португальцам!
— Она не любила бюрократов-чиновников. Но я объяснял ей, что корни этого восходят еще к инквизиции.
— Однако было же что-то, что ей в португальцах не нравилось? Что-то особо ей неприятное.
— Неточность в программах телепередач.
— Бросьте. Она же не была дурой.
— Она ненавидела португальских автомобилистов. Особенно тех, кто подрезал женщин за рулем. Она говорила, что только это делает ей понятным слово «мачо». Она всегда была уверена, что погибнет в автокатастрофе. Так оно и произошло.
Воцарилось молчание, но Карлуш и тут не угомонился:
— Нет, наверняка было что-то важнее.
— Она говорила, что самый верный способ оказаться задавленной — это встрять между португальцем и его стремлением пообедать.
— Ну, к нашему с вами обеду это не относится. Впрочем, чего не съешь с голодухи… Ну а еще?
Похоже, пытать меня Карлуша заставляли какие-то собственные комплексы.
— Она считала, что нам недостает веры в собственные силы.
— Вот!
— Еще вопросы будут?
Их не было.
Клавишница Тереза Карвалью жила с родителями в Телейраше, районе, расположенном неподалеку от Одивелаша, но далеко превосходящем последний по части комфортабельности и зажиточности его обитателей.
Здесь селятся те, кто в достаточной мере оброс жирком. Особняки, пастельные краски, охранные системы, закрытые парковки, тарелки спутникового телевидения, теннисные корты; десять минут езды до аэропорта, пять — до футбольного стадиона и «Коломбу». Несмотря на наличие всех современных средств связи, здесь царила мертвая тишина и казалось, что шагаешь по кладбищу между роскошными склепами.
Семья Карвалью обитала в пентхаусе. Лифт был в исправности. Анголка-горничная заставила нас ждать, пока сеньор Карвалью проверял наши удостоверения, после чего она провела нас к нему в кабинет. Он сидел за столом, сцепив волосатые руки и положив локти на стол. На нем была красная рубашка поло, и густая поросль лезла из ворота. Голова была совершенно лысой, коричневой, как орех, а усы такими густыми, что подравнивать их ему, должно быть, приходилось особыми инструментами. Глядел он исподлобья, набычившись. Точь-в-точь бык, спину которого пронзили шестью бандерильями. Горничная закрыла дверь, щелкнув замком так тихо, словно этого угрюмого быка мог разъярить даже малейший шум.