Дом выглядел необитаемым, и он уже начал выбираться на улицу, когда услышал голос — тонкий, как фарфоровый, голосок пел нелепо бодрую детскую песенку родных его мест:
Я музыкант из Швабии,
Ты музыкант из Швабии,
На скрипке я играю,
На скрипке ты играешь, Тра-ла-ла-ла,
Тра-ла-ла-ла,
Тра-ла-ла-ла,
Шум-шум.
Фельзен поднялся по лестнице, которая оказалась целой. Голосок все тянул назойливый припев. Гостиная была совершенно пуста — голый пол, некоторые половицы вынуты и собраны в кучку у задней стены. В углу, закутанная в какие-то шарфы, кофты, юбки и даже мужской жилет, сидела Трудль. Пение прекратилось.
— Вы мне что-то принесли?
Лицо у нее стало совершенно детским. Тощее, прозрачное личико. Ввалившиеся щеки. Он склонился к ней.
— О, — воскликнула она, увидев перед собой мужчину, — трахаться хотите?
— Трудль, где Эва?
— Ладно, не хотите, тогда я просто посижу с вами. Просто посижу, хорошо?
— Хотите посидеть, посидите, только скажите мне, куда подевалась Эва.
— Уехала.
— Куда?
Девушка нахмурилась и не отвечала. Он хотел было провести рукой по ее волосам — они слиплись от грязи. Она вновь затянула свою песенку.
По лестнице раздались шаги. В комнату проник колеблющийся луч света. В дверях показалась женщина.
— Что вы тут делаете? — начала она строго, но тут же сбавила тон, увидев военную форму.
— Ищу Эву Брюке.
— Эву Брюке уже несколько месяцев как арестовало гестапо.
Скрипучий голосок замолк.
— За что? — спросил Фельзен.
— Прекрасная еврейка, еврейка, еврейка, — нараспев сказала девушка.
— Нелегалов укрывала, — сказала женщина. — А она вот через несколько дней после этого сюда заявилась и не выходит даже во время налетов. Я иногда приношу ей поесть. Но зимой ей, так или иначе, придется уйти.
Фельзен отвез Трудль к себе на квартиру, где жили теперь рабочие Шпеера. Одной из женщин он отдал все свои продуктовые карточки, дал денег и поручил Трудль ее заботам.
После этого он велел шоферу отвезти его на Вильгельмштрассе, где взял себе до нелепости роскошный номер в отеле «Адлон».
В половине девятого утра на следующее утро он уже сидел на Принц-Альбрехтштрассе, 8, в кабинете штурмбанфюрера СС Отто Графа. Ожидая, пока принесут папку с делом, Граф курил сигарету Фельзена, глядя в окно на все еще темное небо.
— Почему вас так волнует это дело, герр штурмбанфюрер?
— Она моя знакомая.
— Близкая?
— Она долгие годы являлась хозяйкой баров и клубов в Берлине. Ее многие знали.
— Я спрашиваю о вас лично.
— Я знал ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что она не позволила бы себе ничего лишнего.
— Учитывая то, чем она занималась, это возможно.