Через полчаса появилась Оливия: в темном стекле возникло ее отражение.
— Твой пакетик с марихуаной во дворе в бугенвиллее, — сказала она. — И бумага там тоже.
— Ты бывала здесь раньше, — сказал я устало, без всякой злости.
— После занятий… только для того, чтобы увидеть маму, — сказала она. — Но я не говорю с ней, как это делаешь ты.
— Считаешь, что год — срок долгий, но это вовсе не так, — сказал я.
— Позавчера я сидела здесь и думала, как бы все было, если бы она вернулась… и хочу ли я, чтобы она вернулась.
— Разве ты этого не хочешь?
— То и дело ловлю себя на мысли: «Маме это покажется интересным. Не забыть рассказать ей об этом». А потом приходишь домой, а ее нет и никогда не будет. Никогда. И вот тогда начинаешь скучать по ней и хотеть, чтобы она вернулась и чтобы все было как прежде. Этот год без нее все изменил.
Я усиленно кивал, как это делают пьяные. Потом закурил. Оливия забрала у меня сигарету. Я закурил другую и стал вертеть в руках мою пепельницу-раковину.
— Утрата — это как рана от осколка, — сказал я, — когда кусочек металла застревает в таком месте, куда хирурги не могут добраться. И они оставляют в тебе этот кусочек. Поначалу это настолько больно, что кажется, не выдержишь. А потом кусочек обрастает мясом и боль слабеет. Болит, но уже не так сильно. Но иногда, когда ты этого не ждешь, боль просыпается с новой силой, как бы говоря тебе: «Я здесь и буду здесь всегда». Боль срастается с тобой, становясь частью тебя.
Оливия поцеловала меня в макушку. Я обнял ее и сунул фотографию обратно в ящик.
— Я встретил одну женщину, — сказал я.
— Знаю.
— Знаешь?
— Вся эта суета с телефоном в воскресенье. А когда ты вернулся, ты пах по-другому… и… может быть, тебе самому это незаметно, но ты повеселел.
— Я очень неуверенно себя чувствую… знакомиться с кем-то, ходить на свидания…
— А какая она?
— Пока что не могу сказать. Все произошло так быстро… На маму она не похожа, но в чем-то сходство есть. Она хороший человек, надежный. Из тех, кому можно доверять.
Она погладила меня по голове.
— Как Карлуш, — сказала она.
Соглашаться не хотелось, но и возражать я не стал.
— Я зол на него. Зол. Другого слова не подберу. Если бы не приход Инасиу…
— Но почему?
— Он знал, что делает. Понимал, что ты беззащитна. Что он на десять лет старше тебя. Что это беззаконие. Но он знакомится с тобой в воскресенье утром, а во вторник вечером вы уже барахтаетесь в постели… Он совратил тебя…
— Вовсе он не понимал, что делает! Я рассказывала ему о маме! А насчет десяти лет разницы — подумаешь! И закон твой глуп! И вообще, мама говорила мне, что вы с ней очутились в постели после недельного знакомства. Я знала, что хочу этого, хочу его, как никого другого в жизни! Поэтому все так и произошло. Он меня не соблазнял и не совращал… просто… просто в нем есть что-то, чего нет у этих пижонов в классе.