— Что это с тобой? — спросила она. Отдавая ему портсигар, она коснулась его руки. Все те же знакомые волоски — густые, жесткие, как свиная щетина. — Ты утратил берлинскую бледность.
— А ты по-прежнему бледная.
— С недавних пор вообще прозрачная, — сказала она. — Это все голод и страх.
— Страха в тебе не чувствуется.
— Единственное, почему сегодня здесь собрался народ, — это низкая облачность. А бывают вечера, когда, кроме меня и девушек, вообще никого нет. А все наши заморские друзья, сбрасывающие нам с самолетов рождественские подарки.
— Похудели твои девицы, — сказал Фельзен, отводя взгляд от ее тонкой руки.
— Как и я, — сказала она, согнув руку, на которой обозначились вены.
Он вертел в руках рюмку. Как начать? Девяти месяцев вдали от Берлина оказалось достаточно, чтобы он утратил лоск, защитную оболочку цинизма и остроумия, с которыми берлинец идет по жизни.
— Я видел тебя в Берне, — сказал он, не поднимая глаз от пепельницы.
— Я никогда не была в Берне, — сказала она, — должно быть, ты…
— Я видел тебя там в клубе… еще в феврале.
— Но, Клаус… я и в Швейцарии-то никогда не бывала.
— Я видел тебя с ним.
Он сидел не шевелясь, глядя на нее пристальным взглядом голодного волка. Она выдержала его взгляд. Освещенная сзади, ее голова в облачке папиросного дыма казалась окруженной ореолом. Отпираться она не стала.
— Ты так переменился, — сказала она и отпила глоток из его рюмки.
— Много времени проводил на воздухе.
— Мы все переменились, — сказала она, отодвигая колено от его ноги. — Люди стали жестче.
— Все мы иногда делаем вещи не очень нам приятные, — сказал он. — Но выход все-таки всегда есть.
— Только выбор есть не всегда.
— Да, — сказал он, и его словно ожгло воспоминание об июльском эпизоде в заброшенной штольне. Выбор, конечно, был, но, с другой стороны, его и не было.
— Что это с тобой, Клаус? — сказала она, и интонация, с какой это было сказано, заставила его вздрогнуть.
— Есть вещи, которые нелегко объяснить.
— Вот это верно, — отозвалась она.
Девушка, которая уже подходила к его столику, сейчас приблизилась к Эве.
— Никто не хочет, чтобы я подсела, — сказала она.
— Сядь к Клаусу, — сказала Эва. — Он хочет, чтобы ты к нему села.
Обе взглянули на него. Он кивком указал на пустой стул. Девушка уселась, довольная. Перегнувшись через стол, Эва приблизилась к нему щекой.
— Приятно было немножко поболтать с тобой, — сказала она.
Духами от нее не пахло, и оставила она после себя лишь свое теплое дыхание.
— Меня зовут Трудль, — представилась девушка.
— Да мы уже знакомы, — сказал он, вертя в руках рюмку. Он поднес ее к губам в том месте, где к ней прикасались губы Эвы. Она пользовалась все той же помадой.