без коего она была бы почти что мистификацией. Вот оно! В нем-то и заключается великая сущность, из ряда вон выходящее значение, ослепительный блеск гениального изобретения Боттома.
Чтобы лучше вникнуть в идею этого гения, вспомним прежде всего, что заурядные люди избегают идти вразрез с общественным мнением. Им с колыбели свойственно считать непреложным, несмотря ни на что, следующее утверждение: «Человек этот ПРЕУСПЕВАЕТ; следовательно, вопреки дуракам и завистникам, — это незаурядный, светлый ум. По возможности, будем подражать ему и, на всякий случай, станем на его сторону, хотя бы для того, чтобы не казаться дурачками».
Таково, согласитесь, сокровенное рассуждение, внушаемое самой атмосферой зала.
Если для того, чтобы вызывать воодушевление, о котором мы говорили, достаточно примитивной Клаки, какой мы пользуемся в настоящее время, то что же будет при наличии Машины, принимая во внимание, что тогда страсти станут единодушными? Публика и сейчас уже позволяет Клаке увлекать себя, хотя и знает, что эта человеческая машина дурачит ее, а сама Клака будет тогда еще легче воспламеняться, поскольку на нее будет воздействовать НАСТОЯЩАЯ машина: не надо забывать, что машины — душа нынешнего века.
И вот даже самый равнодушный зритель, слыша, что творится вокруг, легко заражается общим воодушевлением. Такова сила вещей. Немного погодя он уже оглушительно и вполне искренне хлопает. Он, как всегда, разделяет чувства Большинства. И, будь это в его возможностях, он готов был бы шуметь громче, чем сама Машина, — из опасения, что выделится из толпы.
Таким образом, перед нами решение проблемы: физическое приспособление достигает интеллектуальной цели, успех становится реальностью…СЛАВА действительно снизошла в зал. Иллюзорная же сторона Аппарата Боттома исчезает, положительно слипаясь с сияющей Истиной!
Если пьеса написана просто кретином или каким-нибудь болтливым педантом, так что и одной сцены не высидишь, то, во избежание всяких случайностей, аплодисменты могут греметь беспрерывно от поднятия занавеса до самого конца спектакля.
Тут ни о каком сопротивлении и речи быть не может. В случае надобности можно выделить особые кресла для признанных поэтов, для тех, кто изобличен в гениальности, словом, для строптивых, а также для клики интриганов: гальваническая батарея направит ток в ручки кресла внушающего подозрение и насильно заставит рукоплескать сидящего в нем человека. И тогда все будут говорить: «Как видно, это на самом деле прекрасное произведение, раз даже они АПЛОДИРУЮТ!»