— Ты чего? — спросил Сапог, опрокидывая рюмку в рот.
— Так из ФСБ звонят, вас требуют, — икая, произнёс Сурок.
Сапог, не веря, встал и прошёл в комнату к телефону. Вежливый и вкрадчивый голос, от которого волосы встают дыбом, представился капитаном Щегловым и убедительно просил ровно в четырнадцвть часов быть в триста пятнадцатом кабинете.
— Пропуск лежит в бюро пропусков. И, пожалуйста, не опаздывайте, потому что не хотелось бы беспокоить группу захвата, — так же вкрадчиво сказал капитан и положил трубку.
Сапожников мигом протрезвел. Неужели его хотят обвинить в убийстве Смолина? Насколько ему известно, ищут какого—то священника. Неужели кто—то опознал его, Сапога, одетого в рясу? Как доказать, что это не он убил Смолина? И кто мог его опознать? Неужели сдал вахтер дворца культуры железнодорожников, продавший ему реквизит. Вот где трагическая ошибка! Надо было кончить его и концы в воду!
Ожидание чего—то страшного и неотвратимого сковало его волю: ему не помогут ни депутаты, ни Валера Ерёмин — все они предпочтут остаться в стороне. Депутаты, которых он прикармливает, никогда не рискнут связаться с этой конторой, которая знает о них всё. Не исключено, что нынешние депутаты—демократы в советские времена сами стучали в контору и проходят там по каким—то спискам. Да и на него самого, видимо, там заведено дело.
Когда в конце 80—х годов его хотели посадить за разграбление вагонов с импортными товарами, то в СИЗО, где его содержали, ему приходилось несколько раз выполнять роль прессовщика [37] по поручению кумов [38]. Да и как не выполнишь, если тебя же в эту пресс—хату и засунут, и кто—то тебя же и будет прессовать. Скорее всего, информация об этом есть у Щеглова и стоит довести её до воров в законе, то даже тикать будет некуда.
Сапожников ехал в управление ФСБ в подавленном состоянии и когда вошёл в триста пятнадцатый кабинет, то почти поставил на себе крест. Но ничего особенного не произошло. Какой—то мужик в штатском показывал ему фотографии незнакомых людей, а женщина задавала глупые вопросы и, держа его за руку, пристально смотрела в глаза. Когда она ушла, и Сапожников остался наедине с мужиком, тот тихим голосом раздельно произнёс:
— Если Валерия Рукавишникова на тебя ещё раз пожалуется, твоя работа прессовщиком в СИЗО станет известна московским авторитетам во всех подробностях..
Сапожников уходил запуганным, но с ощущением заново родившегося. Он осознал, какая страшная опасность над ним висела, и только чудом удалось её избежать. Эта Рукавишникова, по—видимому, их агент, и совершенно очевидно, что они с её помощью разоблачили Черепанова, которого сами, затем, и прикончили. И если они грохнули Черепанова, большого чиновника из Москвы, то от него вообще мокрого места не оставят.