Щеглов пришёл минута в минуту и Коновалов с облегчением уступил своё место. Бросив в рот ещё один леденец, он вышел в коридор, а Щеглов, усевшись в кресло, в упор молча рассматривал Пантикова, который чувствовал, что близок к инсульту.
— Так вот Леонид Андреевич, — мрачно произнес, наконец, Щеглов. — Ваши люди очень обидели моего непосредственного шефа.
— Чем? — недоуменно воскликнул Пантиков. Он не мог понять, каким образом его люди могли обидеть кого—то из чинов ФСБ.
— Мой шеф преподносит цветы понравившемуся ему своей игрой артисту, а ваши люди гоняют его, как школьника! Что же это вы, голубчик, так распускаете своих людей, что они даже угрожают уволить артистку Рукавишникову? Вы что там, с ума все посходили?
Пантиков понял, что дело не в том, что он часть денег и материалов потратил на свои нужды, и у него сразу же отлегло от сердца. Всё объяснялось очень просто, и возникшую проблему можно легко и быстро урегулировать. Но зачем же устраивать этот цирк и доводить людей до обморочного состояния? Неужели нельзя честно и прямо сказать, что от него требуется?
Пантиков быстро пришёл в себя и, кашлянув для солидности, сказал:
— Я немедленно разберусь с этим. Поверьте, виновные будут наказаны и очень строго. Конечно, такое допускать нельзя. Рукавишникова замечательная актриса, мы её ценим и запланировали перевод её на ведущие роли в целом ряде спектаклей.
Он торопливо говорил под пристальным взглядом Щеглова и дал себе слово, что, когда выберется отсюда, очень серьёзно разберётся с теми, кто его подставил. Щеглов подписал ему пропуск и предупредил, что дело о строительстве дачи ещё не закрыто. Но Пантиков потому и сидел в директорском кресле два десятка лет, что всегда правильно понимал намёки и умел хорошо балансировать на скользком полу.
Он ехал в театр и пытался понять, кто и зачем его подставил. Совершенно ясно, что кому—то очень захотелось на его место, и подставить мог либо главный режиссёр, либо старый хрыч Митрохин. В театре работала не только дочь Митрохина Машка, но и его сын Колька, который хоть и неплохой режиссёр, но с большими претензиями. И Пантиков вдруг понял чудовищный план старика Митрохина, который, благодаря своему коварству и умению интриговать, получил и звание народного артиста, и свои многочисленные награды и премии: если главный режиссёр станет директором театра, то его Колька станет главным режиссёром. Ход простой и не требует особого ума.
Пантиков заскрежетал зубами. Видимо эта свора специально спровоцировала конфликт, зная, что некий чин из ФСБ ходит у Рукавишниковой в любовниках. У актрис театра так часто меняются любовники, что уследить за всеми невозможно. Узнаешь об этом обычно из телефонных звонков, когда депутаты или какие—нибудь чиновники требуют для своих избранниц выгодные роли. Но чтобы тихоня Рукавишникова отхватила себе такого любовника и не требовала для себя никаких главных ролей, он и подумать не мог! Вот уж воистину: в мутном болоте черти водятся! Но эта свора знала об этом, и он, Пантиков, чуть не уволил её с их подачи!